Грэнджер развернул промасленную бумагу и вынул кусок бекона.

— Сейчас мы позавтракаем, а потом повернём обратно и пойдёмвверх по реке. Мы будем нужны там.

Кто-то подал небольшую сковородку, её поставили на огонь.Через минуту на ней уже шипели и прыгали кусочки бекона, наполняя утреннийвоздух аппетитным запахом.

Люди молча следили за этим ритуалом.

Грэнджер смотрел в огонь.

— Феникс, — сказал он вдруг.

— Что?

— Когда-то в древности жила на свете глупая птица Феникс.Каждые несколько сот лет она сжигала себя на костре. Должно быть, она былаблизкой роднёй человеку. Но, сгорев, она всякий раз снова возрождалась изпепла. Мы, люди, похожи на эту птицу. Однако у нас есть преимущество перед ней.Мы знаем, какую глупость совершили. Мы знаем все глупости, сделанные нами затысячу и более лет. А раз мы это знаем и всё это записано и мы можем оглянутьсяназад и увидеть путь, который мы прошли, то есть надежда, что когда-нибудь мыперестанем сооружать эти дурацкие погребальные костры и кидаться в огонь.Каждое новое поколение оставляет нам людей, которые помнят об ошибкахчеловечества.

Он снял сковородку с огня и дал ей немного остынуть. Затемвсе молча, каждый думая о своём, принялись за еду.

— Теперь мы пойдём вверх по реке, — сказал Грэнджер. — Ипомните одно: сами по себе мы ничего не значим. Не мы важны, а то, что мыхраним в себе. Когда-нибудь оно пригодится людям. Но заметьте — даже в тедавние времена, когда мы свободно держали книги в руках, мы не использоваливсего, что они давали нам. Мы продолжали осквернять память мёртвых, мы плевалина могилы тех, кто жил до нас. В ближайшую неделю, месяц, год мы всюду будемвстречать одиноких людей. Множество одиноких людей. И когда они спросят нас,что мы делаем, мы ответим: мы вспоминаем. Да, мы память человечества, и поэтомумы в конце концов непременно победим. Когда-нибудь мы вспомним так много, чтосоорудим самый большой в истории экскаватор, выроем самую глубокую, какаякогда-либо была, могилу и навеки похороним в ней войну. А теперь в путь. Преждевсего мы должны построить фабрику зеркал. И в ближайший год выдавать зеркала,зеркала, ничего, кроме зеркал, чтобы человечество могло хорошенько рассмотреть вних себя.

Они кончили завтракать и погасили костёр. Вокруг них деньразгорался всё ярче, словно кто-то подкручивал фитиль в огромной лампе срозовым абажуром. Летевшие было птицы вернулись и снова щебетали в ветвяхдеревьев.

Монтэг двинулся в путь. Он шёл на север. Оглянувшись, онувидел, что все идут за ним. Удивлённый, он посторонился, чтобы пропуститьГрэнджера вперёд, но тот только посмотрел на него и молча кивнул. Монтэг пошёлвперёд. Он взглянул на реку, и на небо, и на ржавые рельсы в траве, убегающиетуда, где были фермы и сеновалы, полные сена, и куда под покровом ночиприходили люди, покидавшие города. Когда-нибудь потом, через месяц или полгода,но не позже, чем через год, он опять пройдёт, уже один, по этим местам и будетидти до тех пор, пока не нагонит тех, кто прошёл здесь до него.

А сейчас им предстоит долгий путь: они будут идти всё утро.До самого полудня. И если пока что они шли молча, то только оттого, что каждомубыло о чём подумать и что вспомнить. Позже, когда солнце взойдёт высоко исогреет их своим теплом, они станут беседовать или, может быть, каждый просторасскажет то, что запомнил, чтобы удостовериться, чтобы знать наверняка, чтовсё это цело в его памяти. Монтэг чувствовал, что и в нём пробуждаются и тихооживают слова. Что скажет он, когда придёт его черёд? Что может он сказатьтакого в этот день, что хоть немного облегчит им путь? Всему своё время. Времяразрушать и время строить. Время молчать и время говорить. Да, это так. Но чтоещё? Есть ещё что-то, ещё что-то, что надо сказать…

«…И по ту и по другую сторону реки древо жизни, двенадцатьраз приносящее плоды, дающее каждый месяц плод свой и листья древа — дляисцеления народов».

Да, думал Монтэг, вот что я скажу им в полдень. В полдень…

Когда мы подойдём к городу.