– Какая встреча! – Меня обуял кураж.Несостоявшегося насильника смыло. Сутулясь так, что лопатки торчали, он, словнона ходулях, ускоренным темпом потрусил прочь.

– Ты чего? А пиво? – Изумление компаниизашкаливало разумные пределы.

– Это все из‑за нее, – с подозрением вголосе высказался бритый наголо.

– Ага. А еще из‑за меня вчера была хорошаяпогода. Артем, разговор есть. Отойдем?

– Не ходи с ней, Артемушка, козленочком станешь.

Снова липкие ухмылки.

А потом кураж прошел, и я словно язык проглотила.

– Ну и какая во мне надобность? Забыла, что ли? Раннийсклероз, обусловленный поздним половым созреванием.

– Я от Оли, – словно набрав полный рот маннойкаши, сообщила я.

Не самое умное начало совсем глупого разговора. Но на Артемамои слова подействовали как‑то странно. Он весь подобрался, как передброском, и состроил такую похабно‑самодовольную рожу, что мне стало как‑тоне по себе.

– И что ей надо? Ишь ты, додумалась вместо себяпарламентера прислать. Я ей сто раз говорил – между нами все кончено. Неужелине понятно?

Во‑первых, он меня не послал сразу. Во‑вторых,явно мечтал, чтоб нас услышали его собутыльники, которые перекидывались ничегоне значащими фразами, сдабривая их «круто», «тачка», «бабло» и традиционно‑неистребимое«бля».

– Она не хочет тебя видеть, поэтому пришла я. Если тыне полный дятел, то кратко поясни, что в ней не так, а то она зациклилась икомплексует по поводу своей самооценки.

– Переведи.

– Дурака не включай. Мне моя миссия поперек горла. Такчто, чем быстрее, тем лучше.

– Вот уж удивила. Обычно, чем дольше, тем лучше…

– Ты эти байки своему приятелю трави. Он у вас большойспец по насильственному траху.

– Ты это про что, тетенька?

– Да, в общем, ничего особенного, если не считать того,что он с приятелями меня хотели изнасиловать.

– Ты че, белены объелась?

Тут вспомнилось зачем я тут нахожусь:

– Давай лучше про Олю.

– Нет уж. Начала – договаривай.

Раз пошла такая ботва, надо пользоваться моментом:

– Артем, давай сделаем ченч. Я тебе про твоегообдолбыша, а ты мне коротко и по теме про Олю.

Артем крепко задумался. Если я не ошиблась, ему был нуженкомпромат на приятеля. Кто их знает, с виду такие «успешные», «упакованные» сявной перспективой стать нужными винтиками в гайках строящегосягосударственного скелета. Которым они в скором времени будут рулить. Для такихкомпромат – хлеб насущный. Всегда легче нажать на нужного человечка, имея вкармане козырного туза.

– О'кей. Валяй.

– Щас, как только, так сразу. Сперва ты. Мне Оль‑гинытараканы до фени, – расчет оказался верный.

– Прикинь, у меня день рождения. У мамани крутаятусовка. Приперлись друзья папаши с работы. Нужные люди, сечешь тему? И вот –явление Христа народу. И причем я загодя ее дрессировал, как себя вести и в чембыть. А она, тварь такая, в черном топе, гипюровой белой юбке, на ногах черныечулки. Ногти, губы и вокруг глаз сплошной траур. Хаер на затылке начесала. Отецпошутил даже в кои веки – вам, деточка, кто‑то петарду в волосы сунул.

На мой взгляд, ничего смешного. А если и смешно, то ничегострашного. Небось его гости выглядели в молодости вовсе не завзятымиконсерваторами. Я читала, что любая молодежная мода в принципе повторяется. Икаждый раз ее ругают те, кто сам такое носил. Или кому модно одеватьсязапрещали.

– Значит, все дело в одежде?

Теперь у Артема случился приступ честности:

– Да нет. Просто она меня задрала постоянными тупымизвонками. Как можно через минуту выяснять, люблю ли я ее? Или как тебевопросик: «Ао чем ты сейчас думаешь?» Сказать правду, обидится. Скажешь, что оней, доконает расспросами типа: «А что именно ты обо мне думаешь?» Я так немогу. Мне нужно хоть какое‑то личное пространство. У меня есть друзья,дела, учеба в конце концов. Мне батя все расписал на ближайшие годы. Универ,работа, перспективы.

– И Оля в них не вписывается? – догадаласья. – У нее нет крутых предков, связей, она из другого круга?

– Нет, ну зачем же так. Мы неплохо проводили время. Апотом мамашина приятельница как‑то зашла со своей дочкой.

– Но Оля откуда‑то ее знает, – напомнила я.

– Ну, она тоже была, типа, эмо. До того момента, когдаее предки не намекнули, что эмо – отстой. Ты в курсе, что правительствособирается ваших травить? Не боишься? Тебе небось тоже в универ поступать? Ненадейся. Если не сменишь прикид, хана твоему высшему образованию. Ладно. Теперьо деле. Что ты там про Петлюру намекала?

Не вдаваясь в ненужные подробности, я описала, как меняхотели поиметь. Про Кирилла ни слова. Сказала, что спас случайный прохожий.

– Точно. Вспомнил. Петлюра тогда зубы латал. Ему клыксломали. Он еще врал, что в аварию попал. Я‑то думаю, что за авариятакая? По челюсти словно лошадь копытом лягнула. А с кем он был?

Попробовала вспомнить внешность остальных. Странно, но общеевпечатление панического ужаса и беспомощности осталось, а все остальныеподробности словно выветрились из головы.

– В ментуру не заявляла? Жаль. Но и то хлеб. Сучонокдраный, я ведь догадывался про его делишки, но чтоб такое! Ты не парься, я емуничего не скажу.

На прощание мне крепко пожали руку. Как равной. Правда, мнепоказалось странным бояться эту самую Петлюру. Это она должна бояться.

– Слушай, – не удержалась я напоследок, – апочему вы так его называете?

– Тебе лучше не знать. Олюсику привет. Скажи, пусть некомплексует. И, это самое, извинись за меня. Она хорошая, это я гнида. Думаешь,не понимаю? Я все понимаю, но судьба такая.

Оля, зеленая от нетерпения, страдала в кафе. Она уже успелаобкофеиниться до состояния трясущихся рук. Я честно передала наш разговор. Кромеподробностей в виде Петлюры.

– Так и сказал? Теперь я точно знаю, что мне надоделать!

Мне катастрофически не понравился ее энтузиазм. С такимвыражением лица обычно шастают по баррикадам и мечут бомбы в красивых царей.

– Эту козу драную надо проучить! Все, решено, подговорюдевчонок, и побреем ее налысо.