А вечером, когда примчалось полдюжины ирлисов, Тахир их чуть не убил, приняв издалека за стаю диких собак. Моментально вскинул лук и натянул тетиву, готовый снести приближающихся тварей, и лишь в последний момент разглядел разницу в плавном движении гибких кошек. Ни на секунду не сомневаясь, он тут же раздвинул охранки, разрывая периметр, и уже через несколько минут тяжело дышавшие ирлисы разлеглись у шатра.

Остальным оставалось лишь удивляться, как от одного их присутствия розовела кожа у Николь и выравнивалось дыхание. А ночью ирлисы ушли.

Тахир посмотрел на заспанную Николь. От ее разрумянившегося лица слегка кружилась голова. В ушах до сих пор звучало эхо ее стонов, проникающих ранним утром сквозь тонкое полотно шатра.

– А где все? – Она зевнула и потянулась.

– Демон, Талиса и Эйдан с утра пораньше ушли к источнику, – отрезал Тахир.

– А-а…– Николь растерянно запнулась.

– А шлюхам место на подстилке, – вырвалось у Тахира. И впервые в жизни он хотел сам себе врезать за привычку хамить.

– Злишься, что тебя нянькой оставили, пока взрослые по делам ушли? – моментально ответила Николь, не давая Тахиру даже шанса исправиться.

Она смотрела в его хищные злобные глаза и не ощущала внутри гнева. Лишь досаду.

Тахир внутренне улыбнулся. Самое восхитительное, когда у нежных созданий прорезаются зубки.

– Вы уже завтракали? Где Рим? – Николь продолжала делать вид, будто Тахир не пытался ее оскорбить.

– Каша еще горячая, – бросил он и отвернулся.

Какое-то едкое чувство теснило грудь Тахира и мешало дышать. Злость? А разве имел право он злиться? Ревность? Нет, как ни странно, он не ревновал. Отчего же странный холод внутри? Почему так тошно, словно лихорадка крутит?

Предчувствие!

– Рим! – крикнул Тахир, пытаясь не поддаваться панике.

Мальчишка еще вчера поглядывал на заманчивые ступени скалы, под которой они расположились. Наверное, просто залез повыше, вот и не слышит. После случившегося с Николь Тахир лично рассовал ему по карманам работающие охранки, так что ни один зверь не посмеет к нему подойти.

Да и не было зверей. Одиночные ящерицы лишь изредка шипели около охранок – ерунда по сравнению с мясорубкой первого дня.

– Рим?!

Рималь решил встретить первый луч, карабкался теперь наверх между каменными клыками и низкорослыми соснами, рискнувшими прорасти на крутом подъеме. Отсюда, с высоты, как на ладони была видна вся долина, узкой полосой засевшая между крутых склонов, словно след от гигантского меча, опущенного на хрупкую землю плашмя. И Рималь теперь сидел точно над острием невиданного клинка. А там, где начиналась у меча рукоять, шипел и извивался Туман. Впитать, запомнить чудесный вид и рассказать потом своим.

Остановиться бы мальчишке, повернуть назад да спуститься обратно в лагерь. Но Рималь поднимался по камням, источенным ветрами, все выше и выше. Цеплялся ловкими пальцами и подтягивал тонкое жилистое тело вверх, словно кто-то подталкивал его, подгонял и заманивал сладкой высотой.

Сам себя забыл Рималь: и о том, что не предупредил, куда ушел, и даже не спросился, потерял мысль, растряс природную опаску. Лишь отстраненно следил, куда ставить ногу, за какую ветку цепляться. Из-под ступней выскакивали камни, края расщелин осыпались. Но странное упорство, чужое, дышащее в затылок, гнало мальчишку все дальше.

А потом внезапно чужая ладонь, удерживающая затылок и не дающая сбиться с шага, исчезла. И разом навалилась усталость. Пальцы, стертые до крови, лишились прежней цепкости, и обнаружил себя Рималь на отвесной скале, опирающимся практически на воздух…

Достаточно оказалось лишь одного порыва ветра, чтобы он сорвался и упал вниз, прямо на острые камни.

Скалы поглотили крик мальчишки, лишь птицы испуганно взлетели в небо.

Рималь был еще жив.

Он на остатках силы перевернул свое разбитое тело с живота на спину и лежал теперь, всматриваясь в небо. Только падающая синева осталась во всем мире и ничего более. Ни рук, ни ног, ни боли, ни сожаления. Лишь холод опускающегося неба и тепло благодарности к Тахиру, согревающее душу…

Может, это боги его подгоняли? К себе подманивали?

Захотелось напоследок увидеть Тахира, того, кого за брата почитал. Кто по неведомым причинам не просто сохранил жизнь, но раскрасил ее, словно лихой художник. Рималь вспомнил, как Тахир, посмеиваясь, водил его в бордель. Как было вначале стыдно, а потом хорошо. Как учил из лука стрелять. Как дыхание ставил и пальцы. Как учил стрелы точить разные.

А жизнь до Тахира не вспоминалась совсем. Серая была жизнь, невыразительная. Отец его не любил, и мать вечно сердилась. Да только он все никак не мог понять, чем провинился. Рималя любила лишь сестра, бегала за ним хвостиком. Такая добрая, но на беду свою красивая. Рыжие кудри выбивались из-под меховой шапки и освещали мир вокруг. Не успела расцвести, как уже Ирдас-старший ее заприметил. Разве мог Рималь позволить чудовищу растоптать единственное, что грело его в серой жизни?

Не мог. Он хорошо помнил гнев, разделивший жизнь на «до» и «после». И рев внутреннего зверя, сжигающего вены. А после внутри наступила такая пустота, что и жить не захотелось. Потому и стоял покорно у хижины, ждал, когда придут за ним и рассекут серую нить его жизни. А сын Ирдаса хмуро осмотрел его, дернул за седые пряди, заглянул в глаза с лопнувшими капиллярами и увел за собой. Ни разу не спросил Рималь у Тахира, почему тот так поступил. Принял его перевернутую картину жизни как само собой разумеющееся. Быть злым для мира и добрым для того, кого должен убить.

Рим прикрыл глаза и вдруг ясно увидел Тахира.

Да вот же он стоит, сердито щурится на Николь, а та, словно солнце, сияет посреди выцветшего края. Добрая и светлая.

Рималь понимал ясно как никогда, что Тахир, будто сломанный зуб с обнаженным нервом, отделился от окружающего мира жестокостью, обретя безопасность и… одиночество. И сейчас еще сильнее беснуется, потому что Николь отняла у него броню и стены снесла.

Рималь взъерошил ветром волосы Тахира и нежно провел по щеке Николь. Ее светлая душа идеально отражает темные глубины Ирдаса. И это так прекрасно! Жаль, что они этого еще не видят. Не время.

– Поторопись, – беззвучно потеребил он Тахира, – поспеши меня убить. Смерть уже за спиной, скоро без тебя заберет.

***

Тахир обнаружил Рималя, когда смерть уже окончательно положила свои ладони на его лицо.

– Я ждал…– силился произнести очнувшийся мальчишка.

Синие губы, хрип, свистевший в горле, и болезненно блестевшие глаза, умоляющие о свободе.

Тахир молча всадил кинжал точным ударом между ребер, враз обрывая утекающую жизнь. Отбросил клинок и обнял обеими руками стремительно деревенеющее тело.