Джантар поднялся с постели, ничуть не смущаясь своей наготы, а девушки прямо на глазах Николь обтерли его влажным полотенцем и стали смазывать темную кожу мужчины маслом. Потом промокнули тканью и одели Джантара в несколько пар рук. Демон во время процесса расслабленно смотрел в окно и словно не замечал никого вокруг.

Николь так растерялась, что большую часть времени просидела на кровати, натянув шелковые простыни до подбородка.

Даже не стала спрашивать, будет ли так каждое утро.

«Так принято… Это нормально,…» – мысленно уговаривала себя Николь, хотя хотела закричать на бесцеремонных женщин, разрушивших романтику первого утра. Она тихо наблюдала, как чужие женские руки порхают вокруг ее мужчины, и едва сдерживала истеричный неуместный смех, рвущийся изнутри.

Одна из девушек проворно смазала длинные волосы Джана пахучей смесью, разделила копну на несколько проборов и заплела в тугие косички, плотно прилегающие к коже головы. Сложное плетение молчаливая татка собрала в пучок и закрепила черным гребнем.

Николь нехотя признала, что это красиво, но на языке так и вертелся ехидный вопрос: зачем прическа, которую невозможно заплести самостоятельно? Да еще мужчине?

«Может, в этом и дело, – отвечала она сама себе, – чтобы показать наличие умелых слуг?»

«Неважно, что думаю я», – уговаривала себя Николь, сердясь на бесконечную вереницу служанок, которые боялись смотреть в лицо и совершенно не имели понятия о личных границах.

«Таковы традиции», – шептала она при виде стражи, не спускающей с нее глаз. Охранники встречались ей в темных коридорах, мелькали в тени деревьев и молча вырастали за спиной при любой попытке выйти из дома.

Непонятные обряды, дикие привычки, роскошные комнаты, слишком просторные, чтобы ощущать себя свободной… Все это пустяки. Ведь у нее есть Демон и Бес.

И все же в этом доме непостижимое количество слуг. И как можно врасти в место, которое так сильно захватано чужими руками?

Николь встряхнула головой и в последний раз взглянула на фонтан, сверкающий всеми цветами радуги в лучах низкого солнца. С усилием улыбнулась, опустила штору и вернулась к столу, за которым училась писать. Монотонная рутина, скрашивающая ее будни, обычно помогала успокоиться. Медленное движение тончайшей кистью по шершавой бумаге, повторение каждого иероглифа раз за разом. Николь иногда казалось, что она словно приоткрывает дверь в неизвестный мир, полный неразгаданных чудес.

Было сложно привыкнуть, что для каждого слова находился свой значок. Николь понимала речь, думала на новом для себя языке, словно тот был родным. Даже могла прочесть написанное. Но, как оказалось, не умела писать.

И за каждым иероглифом ей чудился целый мир, полный запахов, звуков и ощущений. Николь погладила лист бумаги ладонью и принялась медленно выводить плавные линии, поглядывая в книгу Талисы.

О да, сложно себе представить, но стремительная и язвительная сестра Тахира заходила почти каждый день и, надо признать, вносила разнообразие в душные будни, к которым Николь все никак не удавалось приспособиться. По-прежнему надменная и роскошная, Талиса словно встряхивала ее: учила неприличным играм в карты, рассказывала местные истории, полные скабрезных подробностей, пыталась спаивать, знакомя с разнообразием спиртных напитков. Открыто потешалась над ее борьбой с местной модой и попытками усмирить сложносочиненную одежду. А когда узнала, что Николь осваивает письменность – принесла потрепанную книжку, по которой училась когда-то сама.

Из-за этого ли Николь была странно рада ее компании, или из-за того разговора, который у них случился после прохождения Тумана? Уже и не разберешь.

Тогда, в краю безумных зверей они дождались, когда погаснут последние тлеющие угли погребального костра, и стремительно двинулись обратно. Звук их шагов разносился по долине, разбивался о камни и возвращался обратно унылым гулом. Все молчали, готовые к очередной атаке тварей. Но до самой полосы Тумана никто так и не напал. Воздух дышал безумием, ненависть стелилась по земле, но не было яростных схваток и рек крови, некуда было выплескивать свои эмоции мужчинам, натянутым, словно струны.

Тахир мрачно заметил, что их отряд, похоже, устроил локальный геноцид. «Скорее, твари сами себе егоустроили», – мысленно добавила Николь. Так или иначе, до полосы Тумана лежала безжизненная земля.

Николь была истерзана противоречивыми эмоциями. Джантар, такой понятный и одновременно неуловимо чужой, волновал ее сердце. Он словно не мог надышаться ею – не отпускал от себя ни на миг. Ни днем, ни ночью. Особенно ночью. И, кажется, его не смущало присутствие людей, от которых отделяла лишь тонкая ткань шатра. Рядом с Демоном Николь забывала обо всем. О смерти улыбчивого Рималя, о запахе беды, что преследовал днем, о будущем, о прошлом. Он обрушивался на нее и стирал все вокруг своей страстью, своей одержимостью.

Она и не знала, что от избытка эмоций люди могут плакать. Каждую ночь после страстного секса она засыпала в его руках, опустошенная и наполненная одновременно, со слезами на глазах. А Джантар убаюкивал ее в своих руках, поцелуями снимая соленые капли со щек.

Когда Николь очнулась после прохода через Туман, то увидела, что лежит на расстеленном одеяле, а чуть в стороне мужчины готовят на костре ужин. Рядом с ней сидела Талиса и поглаживала Беса. Ирлис подскочил, когда хозяйка открыла глаза, ткнулся мордой ей в щеку, лизнул в нос и умчался: убедился, что с Николь все хорошо, и скрылся в ближайших кустах. Сущий ребенок.

Талиса потянулась, извлекла из внутреннего кармана жилетки что-то наподобие самокрутки, погрела над огоньком магнива4, поднесла к губам и затянулась.

Николь от удивления ахнула.

– Что, никогда не видела? –Талиса нервно дернула плечом и стряхнула пепел.

– Наоборот… – ответила Николь, усаживаясь, – не ожидала увидеть в этом мире.

В ее голове была мешанина образов, еще более запутанных, чем после прошлого прохождения Тумана. Николь с силой надавила ладонями на лоб и неожиданно для самой себя произнесла:

– Мой отец выкуривал пачку в день…

В голове всплыл смутный образ маленькой кухни, где на столе лежит извечная пачка сигарет, а рядом старая тяжелая пепельница с бычками. Постаревший отец с пустыми глазами сидит на кухне ночью и медленно выдыхает дым в открытое окно. И не было в живых уже мамы, которая раньше запрещала отцу курить в доме. А он дымит и дымит, словно ждет чего-то.

«Так странно, – подумала Николь, – воспоминание пришло, а чувства, связанные с ним – нет, словно растворились переживания прошлой жизни в той темноте, откуда явилась она сама, истерлись до неразличимых теней».

Талиса, одной рукой держа дымящуюся самокрутку, другой стянула заколку с высокого хвоста. Тяжелые черные волосы мягко рассыпались блестящей рекой по плечам девушки.