В советские годы купить в магазине нужнуюлитературу могли далеко не все. Произведения некоторых авторов — Пикуля,например, — были в остром дефиците, и если все же удавалось заполучитьзаветный том, то к нему в нагрузку следовало прихватить сборник стиховкакого-нибудь Пупкина под бодрым названием «Широко шагает рабочий класс». Отом, чтобы раздобыть детективы Агаты Кристи или Чейза, люди даже не мечтали.Малоинтересный журнал «Звезда Востока», в котором, как явствует из названия,публиковали произведения авторов из Средней Азии, раскупался в одно мгновениетолько потому, что после поэм и романов о сборщиках хлопка и зверствах басмачейв 1920 году, в самом конце имел рубрику «Зарубежный детектив». Еще криминальныероманы печатали журналы «Смена», «Подвиг» и «Искатель», но купить их былопрактически невозможно. Не лучше ощущали себя и те, кто любил классику исовременных романистов, работавших в духе Льва Толстого и Федора Достоевского.Журнал «Дружба народов», опубликовавший прозу Булата Окуджавы, смели сприлавков за один час. А «Москва», где появился труд Булгакова «Мастер иМаргарита», так и не дошел до киосков, его получили лишь счастливые подписчики,да и то не все, множество экземпляров элементарно разворовали на почте. Приэтом учтите, что подписаться на нужное издание тоже было делом непростым. Ворганизациях квитанцией на «Новый мир» радовали лишь особо отличившихсясотрудников, да и то после того, как лучшие кадры оплатят годовой абонемент нагазету «Правда».

Впрочем, и среди газет имелись малодоступные,любимые, такие, как «Вечерняя Москва» с желанным кроссвордом и программойтелепередач и «Литературная газета» (или, просто и ласково, «Литера-турка») сее последней страницей, на которой регулярно выступали лучшие юмористы исатирики.

Книги в семьях берегли. Фраза «Иван Ивановичвзял у нас третий том из собрания Чехова и не отдал» звучала более драматично,чем «Иван Иванович предал Родину». В «стенках», на самом видном месте, околодобытых в тяжелом бою хрустальных бокалов производства братской Чехословакии ифарфорового сервиза «Мадонна», сделанного в Германской ДемократическойРеспублике, теснились шеренги томов, в основном у всех одинаковые — «зеленый»Чехов, «голубой» Куприн, «серый» Лев Толстой, «оранжевый» Майн Рид,«коричневые» Бальзак и Золя… Впрочем, цвет переплетов мог меняться. Совсемшикарно, например, смотрелось собрание сочинений Горького, в суперобложке сфотографией хмурого Пешкова. Книгами гордились, их не давали читатьмалознакомым людям из боязни лишиться томика, и уж совершенно невозможно былоразрешить ребенку принести в школу, на урок литературы, «Войну и мир» или«Мцыри» из домашнего собрания. Кстати, украсть книгу считалось не слишкомзазорным.

Теперь понятно, почему в СССР были стольраспространены библиотеки? Ими пользовались учащиеся, их родители и пенсионеры,последние частенько просиживали в читальных залах, «глотая» новинки в толстыхжурналах. Самым лучшим посетителям, особо себя зарекомендовавшим, многолетнимзнакомым, библиотекари могли сделать царский подарок: вечером, в девять часов,после закрытия читального зала, товарищу давали журнал на дом со строгимприказом принести его утром, к открытию. Вечер и ночь вы могли провести,слившись в экстазе с обожаемым «Новым миром» или «Дружбой народов».

Библиотеки были не только местом, гдеобменивали книги, там общались с единомышленниками, встречались с писателями,организовывали кружки и студии.

Книгохранилище, где трудилась Майя Леонидовна,а в те годы просто Майечка, не являлось исключением. Маленькая зарплатакомпенсировалась возможностью всегда иметь под рукой любимые книжки и огромнымкругом общения. Те, кто полагает, что в библиотеку приползают лишь старики,ошибаются. К стойке, за которой восседала Майя, частенько подходили молодыелюди, и мужа себе девушка нашла именно среди читателей.

Из толпы посетителей Майя особо выделяла двоих— милую, интеллигентную Теодору Вольфовну Блюм и слегка странноватого историкаФедора Сергеевича Константинова.

Теодора обожала любовные романы, вещь, ещеболее редкую в советской действительности, чем детективы. При почти полномотсутствии новинок Теодора утешалась Бальзаком, Мопассаном, Золя и советскойлитераторшей Людмилой Уваровой. Майя ничего не знала о семейной жизни Теодоры,но считала ее одинокой, справедливо полагая, что замужняя женщина не станетпросиживать часами в библиотеке.

Очень скоро Блюм превратилась в активистку,потом она стала на общественных началах приводить в порядок каталог. Ласковая,приветливая, всегда более чем просто, но опрятно одетая Теодора ни разу необмолвилась ни словом о своей семье. Вернее, она весьма охотно рассказывала освоих родителях и даже о дедушке с бабушкой, но о муже и детях молчала,следовательно, их и не имелось. И потом, каждый день, ровно в шестнадцатьчасов, Теодора входила в библиотеку и сидела в ней до закрытия. Ну какой супругпотерпит подобную вольность? Теодора была таким же постоянным атрибутомкнигохранилища, как ящики, в которых находилась картотека, или бюст Ленина привходе.

Федор Сергеевич Константинов тоже прибегал вбиблиотеку почти ежедневно. Он жил напротив, буквально в двух шагах, и позволялсебе некоторую вольность в одежде — приходил в домашнем, чем смущал Майечку.Старый историк внешне походил на сумасшедшего, хоть и являлся профессором,известным ученым, примерным семьянином и отцом двух девочек. Стоило послушать,с каким выражением Федор Сергеевич просил Майю:

— Милая барышня, дайте мне литературу вотпо этому списку.

Кстати говоря, в отличие от некоторыхнесознательных людей Константинов никогда не задерживал книг. Если профессорзаболевал, тогда с пакетом в библиотеку приходила его жена Розалия, оченьприятная дама, большая любительница поэзии, весьма романтичная особа.

Как-то раз Майечка набралась наглости ипопросила Федора Сергеевича выступить перед читателями с лекцией. Константиновне отказал. Мало того, что он потратил два часа, растолковывая легенды и мифыДревней Греции, так еще и не пожалел времени на подготовку к выступлению —подобрал и принес слайды, продемонстрировал их собравшимся.

У Константинова, как уже говорилось выше, былодве дочки. Младшую Майя почти не видела, зато старшую, Марину, ежедневно — таочень любила сидеть на подоконнике, смотря вдаль.

Времена стояли идиллические, об организованнойпреступности люди ничего не слышали, квартира Константиновых находилась напервом этаже, но никаких решеток там и в помине не имелось. Марина маячила наподоконнике и зимой, и летом. В холодное время года рама была закрыта, авечером Розалия задергивала плотные шторы. Но, уходя домой и запирая дверибиблиотеки, Майя чувствовала на своей спине чужой взгляд и машинальнооборачивалась. Улица пустовала, в окнах дома напротив кое-где горел свет, а уКонстантиновых всегда было темно (Розалии не нравились посторонние взоры,которые случайные прохожие бросали в ее комнаты). Но Майя понимала: Маринасидит на подоконнике, и это она сейчас глядит на библиотекаршу.