– Да никакого, – процедил он. – Буквы К и Б могут означать что угодно. При чем тут Варя и ее родня?

Он дождался официанта со счетом, заплатил и вышел на набережную. На чугунном литье ограды висели капли. Темная вода плескалась о гранит. С катера доносился шум двигателя и смех пассажиров. У Рената защемило в груди, ему нестерпимо захотелось увидеть милую, нежную Вареньку, прижать ее к себе и не отпускать. Никогда! Никуда!

– А как же Лариса? – усмехнулся Распутин, откуда ни возьмись, возникая рядом. – Ты вроде бы любишь ее.

– Я не знаю…

«Старец» понимающе кивнул и показал рукой вдаль.

– Видишь вон тот мост?.. А то здание желтого цвета? Оно похоже на дворец Юсупова. Петербург – ужасный, чудовищный город!.. Здесь повсюду кости и кровь, кровь и кости. По улицам бродят призраки убитых, а в воде проступают лица утопленников. Меня ведь тоже утопили…

– Сбросили с моста в реку, – продемонстрировал свою осведомленность Ренат. – Это написано в учебниках истории.

– Я был уже мертв. Перед этим в меня несколько раз стреляли. Хочешь, покажу раны?

– Это лишнее. Я тебе верю, Григорий.

«Старец» продолжал изливать душу, радуясь, что нашел собеседника. Хоть кто-то его слышит и понимает!

– Я был убит из револьвера Webley, который в Первую мировую войну состоял на вооружении британской армии, – сообщил он. – Ходили слухи, что в меня стрелял английский агент Освальд Рейнер. Он был оксфордским однокашником Феликса.

– Серьезно?

Рената не трогали подробности личной драмы Распутина, но он поддерживал разговор в надежде получить подсказку по своему делу. Призрак видит и знает гораздо больше, чем обычный человек. Тем более призрак мага и предсказателя.

– Разумеется, это все байки заносчивых британцев, – охотно разглагольствовал тот. – Освальд бы покончил со мной первым же выстрелом. А на моем многострадальном теле насчитали целых три пулевых отверстия: в животе, в спине и во лбу. Такой вопиющий дилетантизм присущ трусливым аристократам, но уж никак не английским разведчикам.

– Тебе не страшно вспоминать об этом? – поежился Ренат.

– Мой страх давно притупился, дружище. Все минуло…

– Почему же ты до сих пор обитаешь на Гороховой?

– Несмотря ни на что Петербург по-прежнему мил моему сердцу, – признался Распутин. – Ведь здесь прошли мои лучшие годы! Я обрел то, о чем многие не смеют и мечтать! Снискал расположение царской семьи, разбогател, заслужил почет и уважение. Блестящие вельможи и придворные дамы искали моего общества и просили у меня, простого крестьянина, совета. Я привязан к этому месту!

Ренат удивлялся тому, как благообразна его речь. Где неуклюжий корявый слог простолюдина из глубинки? Где вышедшие из обращения обороты и словечки? Призрак не остался закостенелым, впитывая в себя современную культуру городской жизни.

– А ты неплохо адаптировался к нынешним реалиям, Григорий.

– Стараюсь, – улыбнулся тот. – Приспосабливаться к изменчивому миру – свойство свободного духа.

– Ты сейчас свободен? – с любопытством переспросил Ренат.

– Относительно. Я играю старую роль, и это меня ограничивает. Но во всем прочем я более независим, чем, к примеру, ты. Тебе необходимо есть, пить, одеваться, зарабатывать деньги, идти на компромисс с обществом. Тогда как я могу обходиться без всей этой суеты. В чем-то мои возможности теперь гораздо шире, чем раньше. Но в чем-то я, безусловно, ущемлен.

Ренат подумал о том, что Распутин жил в одно время с барышней со снимков из конверта. Вдруг он прольет свет на эту историю?

– Ты что-нибудь слышал о Казимире Бернацком?

– Как же, наслышан, батюшка. Он жил по соседству со мной, на Гороховой. Я брал у него уроки магии. Казимир учился у великого Папюса[6] и стал первейшим специалистом в области оккультных наук.

– Папюс бывал в Питере? – изумился Ренат. – Разве он не француз по происхождению?

– Француз, и что с того? Мало ли французов привлекала в Россию жажда наживы? К твоему сведению, он был в некотором роде… э-э… моим предшественником и пользовался большой популярностью у дам. В сущности, именно доктор Папюс подготовил почву для моего успеха в высшем свете.

– А Казимир?

– Он держался в тени, любил не шумиху, а деньги и был прав. Меня знала вся империя, и я не избежал насильственной смерти. Казимир же, благодаря своей мудрости, испустил дух в собственной постели. Как бы там ни было, а мы оставили этот бренный мир в одном и том же году – все трое.

Ренат молча сопоставлял в уме даты смерти. Убийство Распутина, цифры на памятнике в виде плакальщицы…

– Доктор Папюс тоже умер в 1916-м?

– Он, Казимир и я, – гордо приосанился Распутин. – С разницей в пару месяцев. Вообрази?..

Перевалов встречался с Южиным в кафе «Бутон». Стол был накрыт к обеду в отдельном кабинете для важных персон. Сыщик задерживался, и Перевалов разозлился. У него каждая минута на счету, а этот… пинкертон позволяет себе опаздывать!

Когда Южин, запыхавшись, ввалился в кабинет, бизнесмен поднял на него недовольный взгляд.

– Извините, Сергей Палыч, в пробку попал, – оправдывался тот, глотая слюну.

У него со вчерашнего вечера маковой росинки во рту не было. А тут разные деликатесы пахнут, мясо на тарелках стынет.

– Мог бы позвонить.

– Телефон разрядился. У меня машина старая, зарядное подключить некуда.

– Все-то у тебя не слава богу, – проворчал Перевалов. – Ешь давай, не стесняйся. Я уже заморил червячка, пока ждал.

У него не было аппетита. Зато Южин без церемоний набросился на еду.

– Здоровый ты мужик, – с завистью молвил бизнесмен. – Небось, питаешься всякой дрянью, и хоть бы хны. А у меня язва разыгралась, одышка мучает. Без таблетки от давления из дому не выхожу.

– Вас бы на нашу работу на недельку, Сергей Палыч. Сразу бы обо всех болезнях забыли. За сутки так намотаешься, что ног под собой не чувствуешь.

– Дело не в усталости, а в нервах, – возразил Перевалов, потягивая минералку без газа. – Нервы, братец, хуже любой беготни. Не заставляй меня волноваться, говори, что накопал.

Сыщик, продолжая жевать, доложил о смерти Аверкина.

– Это уже третий труп, – подытожил он. – Безумие заразно, Сергей Палыч.

Перевалов молча поставил стакан и сложил руки в замок, хрустнул пальцами.

– Ты на что намекаешь, Южин?