Проболталась опять! Надо бы хоть изредка запоминать, чтоговорю, да где там? Болтаю столько, что и не упомнишь! Значит сама и виновата.А как быть? Может меньше говорить?»

Здесь восстала моя натура:

«Ну конечно! Тоже выход нашла — меньше говорить! Зачем тогдажить, если мало говорить? Глупости! Ни в чем я не виновата, это папаша мойвиноват. Приправил папаша фамилию, стыдно людям сказать. Уж кем я только вжизни своей не бывала, когда хотела мужчине понравиться: и Воскресенской, иАлмазовой, и даже Изумрудной, лишь бы Мархалеву эту ненавистную не упоминать.»

Скажу тому, кто не знает: мархаль — в просторечиикондитерская эссенция, по причине доступности столь излюбленная алкоголиками.Это сейчас выяснилось, что страшно она дорога, а раньше её тоннами скондитерских фабрик тащили и употребляли без мер и границ. Легко представитькакие ассоциации рождает имя моё в умах пьющих мужчин — а где взять непьющих?

Я — натура чувствительная, терпеть не могу насмешек. Ещё сюности закаялась при знакомстве родное имя своё называть, обязательночто-нибудь красивое придумаю. Придумала и на этот раз, и вот попала впросак.

— Да, моя фамилия Романова, — воскликнула я. — А что выуслышали?

— Увы, Мархалева, — с огорчением признался Мишель и пояснил,грустно вздыхая: — Слишком много думаю о женщине, носящей это имя, может потомуи ослышался.

Я насторожилась. Со страшной силой заработали мои мозги,забегали мысли — их у меня всегда бездна. Бросилась прикидывать много ли внашем городе Мархалевых — лично я знаю только себя. Даже не слыхала, что внашей стране есть ещё Мархалевы…

И тут меня осенило: «Да не о том же думаю, глупая! Этот мэн,этот потрясный мужчина — потомок рода, владелец замка и так далее и томуподобное…

Ох! Даже дух захватывает!

И вот этот мэн со всеми своими головокружительныминаворотами не обо мне страдает, а о какой-то совершенно посторонней женщине?

А я ломаю голову над черт-те чем!

Ужас! Мой Мишель, этот Робэн, этот красавец, с утра до ночио ком-то мечтает! О ком-то, а не обо мне! Безобразие! Он такой же кобель, как ивсе мужчины! Думает о другой, а в ресторан повёл ту, что под руку подвернулась!Негодяй!»

— Уж не влюбились ли вы в неё? — с присущей мне прямотойспросила я, желая сразу внести ясность.

— Даже сказал бы — хуже, — с прискорбием ответил Мишель.

Я растерялась:

— Хуже? Что же может быть хуже?

— Уже несколько дней без сна и отдыха разыскиваю женщину этуи не могу разыскать, а ведь она мне просто необходима.

Сердце кровью облилось:

«И это все он — потомственный дворянин и владелец замка —говорит мне? Признается в любви к какой-то… дуре?! О, горе! Он ко мнеравнодушен!

Но каков наглец — полное отсутствие такта. Я здесь из-занего червями и гусеницами давлюсь, а он…»

— Может вы ещё и меня попросите искать эту дульцинею? — снепередаваемым сарказмом спросила я.

Он встрепенулся:

— О, если это возможно…

«Возможно? Ха-ха! За кого он меня принимает? Я, умница икрасавица, сейчас все брошу и непонятно кого искать пойду. Как же, держи карманшире!»

— Конечно возможно, — с приятной улыбкой ответила я. — Вся квашим услугам. Хоть сейчас отправлюсь вашу даму искать. Надеюсь она хороша?

— Просто красавица!

«Что он в красоте понимает, этот болван?!» — подумала я и,демонстрируя доброжелательность, спросила:

— Чем же красавица занимается?

Мишель обрадовался моему вопросу и с непонятной гордостьюсообщил:

— Она писательница.

— Писательница?

— О, да!

Мгновенно перебрала я в голове всех наших писательниц,вздохнула с облегчением и подумала:

«А почему бы и в самом деле не помочь? Когда этаписательница, эта его красавица, найдётся, и мы встанем с ней рядом…

У Мишеля никакого выбора не останется: хочешь не хочешьпридётся выбирать меня, потому что красота познаётся в сравнении. А уж ясравнений не боюсь, до сей поры они шли мне на пользу. Кстати, как зовут её,мою соперницу?!»

— Как её зовут? — с притворным равнодушием поинтересоваласья.

— Софья Мархалева, — с улыбкой просветления ответил Мишель,и я лишь чудом не упала со стула.

Он меня любит!

Любит!!!

Меня!!!!!!

Ричард Контаг чувствовал себя, порой, белой вороной среди«избранных интеллектуалов». Он, единственный из заместителей Джона Форрестера,не мог похвастаться не только тремя университетскими дипломами, но даже идвумя. Кроме того, Ричард закончил не Принстонский и даже не Колумбийский, авсего лишь провинциальный университет в штате Южная Дакота. Однако роль свою вУправлении национальных оценок Контаг видел ведущей. Он считал себяединственным профессиональным разведчиком среди «избранных интеллектуалов».

Контаг начал работать в ОНЕ с самого начала, с моментасоздания управления. Первым его шефом был легендарный директор Лангер,авторитет которого в Вашингтоне считался непререкаемым. Тогда функции Контага вОНЕ исполнял суровый герой войны генерал Кевин Хабнер. Контаг всегда хотелпоходить на него. Стремился к этому изо всех сил.

И теперь он сидел в кресле генерала Хабнера. Ему, прямо иликосвенно, подчинялась тысяча сотрудников управления разведки плюс ещё дветысячи людей, занятых в центральной справочной службе и различныхисследовательских подразделениях. Но этого явно не хватало. ОНЕ тщилось объятьнеобъятное: везде быть в курсе всего и при необходимости иметь возможностьвмешаться.

Ричард Контаг искренне считал, что учёные, привлекаемые ОНЕ,как специалисты, только путаются под ногами. Их дело давать научные результаты,а его дело — разведка. Это своё дело Контаг старался делать хорошо. Эффективнои без излишних сантиментов, свойственных «яйцеголовым».

На этот раз Контаг был доволен результатами совещания удиректора Форрестера: ему дали зелёный свет. «Принстонские специалисты» в лицедоктора Ван Дейка признали своё бессилие. В дело вступали профессионалыКонтага. Он был польщён.

Пришла пора самому провести установочное совещание.Начальники отделов, руководители служб и даже управлений собрались в маломзале.

— Джентльмены, — начал свою короткую речь Контаг, — сегоднямы наметим пути разрешения проблемы, с которой, я надеюсь, все ознакомились поразосланным мною документам. Позволю себе сформулировать задачу.