слабом свете с «Блестящего» увидели две тени, пробиравшиеся на юг, как и предполагалось, оказавшиеся нашими броненосцами. На всякий случай, прежде чем дать опознавательный, их обошли с кормы, чтобы убедиться, что «хвоста» нет, и только тогда очень осторожно пошли на сближение.

Посовещавшись, Андржиевский с Йессеном пришли к мнению, что отогнанный пароход мог быть здесь не один. Возможно, он или его напарники спугнули тральщики, поэтому их до сих пор нет. Продолжили максимально осторожное совместное движение на запад. В случае боя хотелось принять его поближе к своим батареям. Все сроки встречи с тральщиками давно прошли, но ни с берега, уже совсем близкого, ни по радио все еще не было никаких сообщений. Йессен опасался, что в темноте заведет весь отряд на наши же мины, поэтому приказал броненосцам стопорить ход, а миноносцам осмотреться вокруг.

Поскольку штурмана, видя перед собой сигналы с мыса, имели теперь точные координаты расположения отряда, он, наплевав на соблюдение секретности, распорядился срочно связаться по радио с Гензаном и вызвать оттуда запаздывающее сопровождение. Депешу с подтверждением запроса на тральную партию для проводки в гавань отправили немедленно после зашифровки.

Но из порта ответили не сразу из-за чего пришлось еще около получаса дрейфовать восточнее мыса у границы известных минных полей. Причем ответ получили, так сказать, иносказательно и вовсе не по радио. Спустя какое-то время перестали пускать осветительные ракеты с берега и зажгли слабые, едва видимые огни, судя по всему, на самом мысе. Из этого был сделан вывод, что телеграмма принята, и о появлении броненосного отряда в здешних водах в Гензане все же знают. Однако полной ясности еще не было.

Пока ждали более внятной реакции местной патрульной и тральной службы, вернулся и «Бодрый», потерявший своего японца примерно в двенадцати милях северо-восточнее точки встречи. Время шло, а ничего не происходило. Только после одиннадцати часов вечера, наконец, получили ответную телеграмму с условными опознавательными сигналами и вскоре встретились с тральным караваном, проводившим отряд до входа на фарватер. На западных склонах островов Ун-до и Сон-до, являвшихся передовыми позициями обороны с этого направления, горели огни, облегчившие ориентирование в темноте.

В гавань самого порта входили со стороны бухты Юнг-Хинг, пройдя северным проходом среди мелей. При этом на всем пути мимо скрывавшегося в ночи богатейшего комплекса удобных рейдов и якорных стоянок отряды передавались по эстафете от одного местного гарнизона другому. Под столь плотной опекой благополучно миновали скалы Сегун-сем и Сол-сем, торчащие почти в самой середине прохода, и прочие мели. Шли исключительно под проводкой уже местных корейских лоцманов, показывавших дорогу на катерах. Этот завершающий отрезок маршрута, учитывая ночную тьму, был самым опасным в навигационном отношении, зато нарваться там на японцев совершенно точно можно было не опасаться. Вскоре после двух часов ночи уже встали на якорь в гавани.

С обоих броненосцев немедленно начали выгружать десантные пушки с боеприпасами, медикаменты и боекомплекты для береговых батарей, а также оборудование и личный состав воздухоплавательной роты. С Владивостоком связи по радио отсюда не было. Телеграфная линия тоже не действовала. Только голубиная почта. Зато всеми корабельными «Телефункенами» в течение последних двух часов принималось оживленное японское телеграфирование.

Ему больше не мешали, записывая и пытаясь разбирать все телеграммы. Но специфические японские географические названия и прочие непонятные, возможно, кодовые слова и фразы осложняли дело. Судя по всему, наши короткие переговоры по радио были услышаны противником, поскольку речь шла в основном о больших кораблях в заливе Ейкован, как японцы называли район Гензана и Порта Лазарева.

Несмотря на то что позади был непростой переход, сопровождавшийся стычками с противником, и больше половины ночи уже прошло, Йессен распорядился с рассветом всем кораблям быть готовыми к выходу в море. Эсминцы спешно принимали уголь, а командиров сначала собрали на «Ушакове», а уже оттуда все они вместе со штаб-офицерами отправились в штаб крепости, где был созван совет флагманов и командиров морской и сухопутной обороны.

От крепости Гензан на нем присутствовали начальник береговой обороны порта и залива Йонхынман лейтенант Молас (бывший артиллерийский офицер с «России») и комендант крепости полковник Адамович, являвшийся командиром 8-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, составившего костяк гарнизона порта, а также командиры всех батальонов, отдельных отрядов и батарей.

Первым делом осажденных ознакомили со сложившейся на данный момент ситуацией в целом, особо отметив, что в свете начатого прорыва конвоя на Цусиму весьма желательно отвлечь как можно больше японских сил с южного направления. Составленный штабами во Владивостоке предварительный план действий предстояло согласовать и доработать в соответствии с местными реалиями. А обстановка была сложной, но все же далеко не критической.

Несмотря на непродолжительную пока осаду, Молас и его подчиненные успели хорошо изучить основные маршруты движения японских дневных и ночных дозорных судов, что, собственно, и позволило без боя провести оба отряда в гавань. А пластуны из полка Адамовича при помощи местных корейцев довольно точно выяснили расположение ближайших к заливу японских укреплений и постоянно контролировали состав частей, в них размещенных. Это позволяло предугадывать направление планируемых атак и, даже при недостатке в средствах отражения, всегда встречать их массированным артиллерийским и пулеметным огнем, в том числе и с береговых батарей.

В ходе совещания Йессену и его штаб-офицерам вкратце были доложены подробности отражения недавнего штурма с моря. До сих пор во Владивостоке знали лишь то, что его удалось отбить. Местным командованием был подготовлен подробный доклад на эту тему, ожидавший удобного случая для отправки. В нем уделялось большое внимание последним тактическим наработкам в части применения тяжелых береговых орудий старых типов с закрытых позиций в рамках доктрины тотального увеличения до максимально допустимых значений углов возвышения стволов артиллерии. Но это для высшего командования, а еще больше – для штабных аналитиков и прочих узких специалистов. Пока же изложили вкратце лишь его суть.

В системе береговой обороны Гензана насчитывалось целых восемь батарей калибром более трех дюймов, на которых стояло почти полсотни стволов артиллерии. Но только две из них имели на вооружении современные скорострельные пушки. Это трехорудийная восьмидюймовая батарея «Громобой» и шестиорудийная шестидюймовая «Ослябя». Обе они были укомплектованы орудиями и расчетами с кораблей, чье имя и получили при строительстве.

Именно эти две батареи и сыграли решающую роль в отражении самого первого штурма с моря. При проектировании и строительстве укреплений лейтенант Молас исходил из того, что орудий, способных противостоять современным кораблям, у него менее десятка, поэтому использовать их нужно максимально эффективно.

Именно из этих соображений вопросам управления огнем уделялось едва ли не больше внимания, чем самим пушкам.