Беллини и Саббадин недоуменно посмотрели друг на друга.

– Для меня это откровение. Вы и вправду считаете, что так оно и было?

– Не знаю. Я спросил об этом Трамбле лично, но он, естественно, все отрицал и обвинил во всем Возняка, который злоупотребляет выпивкой.

– Да, это возможно, – сказал Саббадин.

– Но это не может быть полностью плодом воображения Возняка, – уточнил Ломели.

– Почему?

– Потому что впоследствии я обнаружил, что был подан некий доклад, касающийся Трамбле, но впоследствии его изъяли.

На несколько секунд воцарилось молчание – они обдумывали слова Ломели. Потом Саббадин обратился к Беллини:

– Если такой доклад был, то вы как государственный секретарь наверняка должны были знать о нем?

– Необязательно. Вы знаете, как работает система. А его святейшество в последнее время бывал очень скрытным.

Снова молчание. Оно продолжалось, вероятно, с полминуты, потом заговорил Саббадин:

– Мы никогда не найдем безупречного кандидата. У нас был папа, состоявший в гитлерюгенде и сражавшийся за нацистов. У нас были папы, которых обвиняли в сотрудничестве с коммунистами и фашистами, или папы, которые игнорировали сообщения о самых ужасных злоупотреблениях… Когда это кончится? Если вы член курии, то можете быть уверенным, что кто-нибудь сольет о вас какую-нибудь грязь. А если вы были архиепископом, вы наверняка совершили ту или иную ошибку. Мы все смертные. Мы служим идеалу, но сами не можем всегда быть идеальными.

Его слова были похожи на заранее заготовленную речь защиты, настолько похожи, что Ломели в голову на мгновение закралась нечестивая мысль: уж не обращался ли Саббадин к Трамбле и не предлагал ли ему помощь в борьбе за папский престол в обмен на будущие преференции? Такое было вполне в духе архиепископа Милана: он никогда не скрывал желания стать государственным секретарем.

– Что ж, это было хорошо сказано, – только и произнес Ломели.

– Так мы договорились, Якопо? – спросил Беллини. – Я поговорю со своими сторонниками, вы – с вашими, и мы оба попросим их поддержать Трамбле?

– Пожалуй. Хотя я не знаю, кто мои сторонники. Впрочем, должен добавить: кроме вас и Бенитеза.

– Бенитез, – задумчиво сказал Саббадин. – Вот интересная личность. Вот кого я не могу понять. – Он посмотрел в свою записную книжку. – И в то же время в последнем туре он получил четыре голоса. Откуда они взялись? Не могли бы вы поговорить с ним, декан? Может быть, удастся перетащить его на нашу сторону. Эти четыре голоса могли бы многое решить.

Ломели пообещал попытаться поговорить с Бенитезом до обеда. Он найдет филиппинца в его номере. Он не хотел, чтобы такого рода разговоры велись на глазах других кардиналов.

Полчаса спустя Ломели поднялся в кабине лифта на шестой этаж блока Б. Он вспомнил, что Бенитез говорил: его комната находится на последнем этаже в крыле, выходящем на город. Но теперь, оказавшись здесь, Ломели понял, что не знает номера. Он прошел по коридору, поглядывая на одинаковые закрытые двери, пока не услышал голоса у себя за спиной, – повернулся и увидел двух кардиналов. Это были Адейеми и Гамбино, архиепископ Перуджи, который действовал как один из неофициальных руководителей избирательной кампании Тедеско.

– Его наверняка можно убедить, – говорил Гамбино.

Они замолчали, как только увидели Ломели.

– Вы заблудились, декан? – спросил Гамбино.

– Откровенно говоря – да. Я искал кардинала Бенитеза.

– А, новенького! Плетете интриги, ваше высокопреосвященство?

– Нет… или, по крайней мере, не больше, чем другие.

– Тогда, значит, вы все же плетете интриги. – Архиепископ с улыбкой показал вдоль коридора. – Я думаю, вы найдете его в последнем номере слева.

Гамбино отвернулся и нажал кнопку лифта, Адейеми помедлил несколько мгновений, глядя на Ломели. Его лицо, казалось, говорило: ты думаешь, что со мной покончено, но ты мог бы уделить мне частичку сочувствия, потому что я еще сохраняю влияние. Наконец он вошел в кабину к Гамбино. Дверь закрылась, и Ломели остался стоять, глядя в пустое пространство. Он понял, что они в своих расчетах совсем забыли о влиянии Адейеми. Во время последнего голосования нигериец все еще получил девять голосов, хотя к этому времени его кандидатство уже было обречено. Если бы патриарх Венеции смог заручиться голосами хотя бы половины этих упрямцев, то у Тедеско появилась бы блокирующая треть голосов.

Эта мысль придала ему энергии. Он прошел по коридору и твердо постучал в последнюю дверь.

Несколько секунд спустя раздался голос Бенитеза:

– Кто там?

– Ломели.

Звякнула защелка, и дверь приоткрылась.

– Ваше высокопреосвященство.

Бенитез сжимал у горла свою незастегнутую сутану, из-под которой виднелись его тонкие коричневые ноги. Комната за его спиной была погружена в темноту.

– Извините, что вторгся к вам, когда вы одевались. Позвольте занять у вас минуту? – сказал Ломели.

– Конечно. Я сейчас.

Бенитез исчез в своей комнате. Его осторожность поразила декана, но потом он подумал, что, если бы жил в тех местах, что и Бенитез, у него тоже выработалась бы привычка не открывать дверь, не узнав сначала, кто стучит.

В коридоре появились еще два кардинала – готовились спуститься к обеду. Они посмотрели в сторону Ломели, он поднял руку – они помахали ему в ответ.

Бенитез, уже полностью одетый, широко раскрыл дверь.

– Входите, декан. – Он включил свет. – Извините меня. В это время дня я всегда пытаюсь уделить час размышлениям.

Ломели вошел следом за ним в комнату. Она была маленькой – такой же, как у него. Здесь и там мерцали свечи: на прикроватной тумбочке, на письменном столе, рядом со скамейкой для молений, даже в темной ванной.

– В Африке я привык к тому, что не везде есть электричество, – пояснил Бенитез. – Теперь я понимаю, что во время молитвы свечи важны для меня. Сестры были так любезны – принесли несколько штук. Меня привлекает какое-то свойство их света.

– Интересно… нужно будет посмотреть, помогут ли они мне.

– У вас трудности с молитвой?

Ломели поразила прямота вопроса.

– Иногда. В особенности в последнее время, – его рука описала что-то вроде круга в воздухе, – слишком большое напряжение.

– Может быть, мне удастся вам помочь?

На короткое мгновение Ломели почувствовал себя оскорбленным (неужели кто-то собирается учить молиться его, бывшего государственного секретаря, декана Коллегии кардиналов?), но предложение явно было искренним, поэтому он ответил:

– Да, буду вам признателен.

– Присаживайтесь, пожалуйста.