Кардиналы являли собой изощренный электорат. Они «умели считать», к чему их и побуждал обходящий столики Пол Красински, архиепископ-эмерит Чикаго. Они видели, что выборы теперь превратились в скачки двух соперников – Тедеско и Трамбле, в соревнование неуступчивого принципа, с одной стороны, и стремления к компромиссу, с другой, в соперничество между конклавом, который может продлиться еще десять дней или закончиться завтра утром. Фракции обрабатывали зал в соответствии с этими принципами.

Тедеско с самого начала занял положение близ Адейеми за столом африканских кардиналов. Он, как и обычно, держал тарелку одной рукой, а другой заправлял еду в рот, время от времени останавливаясь, чтобы воткнуть в воздух вилку, дабы усилить тот или иной из своих тезисов. Ломели (который сел на свое обычное место с итальянцами Ландольфи, Делл’Аквой, Сантини и Пандзавеччиа) не нужно было слышать, что говорит Тедеско, он и без того знал – патриарх развивает свою любимую тему нравственного разложения западных либеральных обществ. И судя по его слушателям, которые мрачно кивали, он нашел восприимчивую аудиторию.

Тем временем Трамбле, квебекец, ел главное блюдо за столом с франкоязычными коллегами: Куртемаршем из Бордо, Бонфи из Марселя, Госселеном из Парижа, Курумой из Абиджана. Он проводил свою кампанию иным методом, чем Тедеско, который любил собирать вокруг себя кружок и читать ему лекцию. Трамбле же, напротив, весь вечер переходил от группы к группе, редко оставался с каждой более двух минут: пожимал руки, похлопывал по плечам, завязывал дружеский разговор с одним кардиналом, обменивался на ушко словами с другим. Похоже, у него не было главы избирательной кампании, но Ломели уже слышал, что несколько человек – среди них архиепископ Толедо Модесто Виллануева – громко заявляют, что единственным победителем может быть Трамбле.

Ломели переводил взгляд и на других. Беллини сидел в дальнем углу. Он, казалось, оставил попытки повлиять на колеблющихся и на сей раз просто ел вместе с коллегами-теологами Вандроогенброеком и Лёвенштайном. Они явно обсуждали томизм[75] и феноменологию. Или какие-то подобные абстракции.

Что касается Бенитеза, то, как только он прибыл в столовую, его пригласили за свой стол англоязычные. Ломели не видел лица филиппинца – тот сидел спиной к нему, но выражения его собеседников мог созерцать. Это были Ньюбай из Вестминстера, Фитцджеральд из Бостона, Сантос из Галвестон-Хьюстона, Рудгард из Конгрегации по канонизации святых. Как и африканцы вокруг Тедеско, они, казалось, внимательно слушают, что говорит их гость.

И все время между столиками с подносами и бутылками вина дефилировали дочери милосердия святого Викентия де Поля. Ломели был знаком с древним орденом с тех времен, когда служил нунцием. Орденом управляли из материнского дома на рю Дю-Бак в Париже. Он два раза бывал там. В часовне дома были похоронены останки святой Катерины Лабуре и святой Луизы де Марийак. Члены ордена отдали свои жизни не для того, чтобы стать официантками кардиналов. Издавна орден видел свою цель в служении бедным.

За столом Ломели царило мрачное настроение. Если они не заставят себя голосовать за Тедеско (а они согласились, что для них это невозможно), то придется постепенно примириться с тем фактом, что они больше, вероятно, никогда на протяжении своей жизни не увидят папу-итальянца. Беседа весь вечер шла бессвязная, и Ломели был слишком погружен в свои мысли, чтобы обращать на нее внимание.

Разговор с Бенитезом сильно встревожил его. Он никак не мог выкинуть из головы слова филиппинца. Неужели он и в самом деле в последние тридцать лет поклонялся Церкви, а не Богу? Ведь, по существу, именно это обвинение и предъявил ему Бенитез. Сердцем он чувствовал справедливость слов филиппинца – грех, ересь. Чего уж удивляться, что ему стало так трудно молиться?

Это было озарение, сходное с тем, что пришло к нему в соборе Святого Петра, когда он собирался прочесть проповедь.

Ломели понял, что не может больше терпеть, и отодвинул стул:

– Братья мои, боюсь, я был скучным собеседником. Пожалуй, пойду в постель.

За столом раздался приглушенный хор голосов:

– Доброй ночи, декан.

Ломели направился в холл. Почти никто не обратил на него внимания. А из тех, кто обратил, никто бы не смог по его размеренной, важной походке догадаться о той сумятице, что творилась в его голове.

В последнюю минуту он, вместо того чтобы пойти к лестнице, свернул к стойке регистрации. Спросил у дежурной монахини, может ли увидеть сестру Агнессу. Было около половины десятого вечера. У него за спиной в обеденном зале подавали десерт.

Когда сестра Агнесса появилась из своего кабинета, что-то в ее поведении навело его на мысль: она ждала его. Ее красивое лицо было точеным и бледным, глаза сияли небесно-голубым светом.

– Ваше высокопреосвященство?

– Добрый вечер, сестра Агнесса. Я подумал: не могу ли я еще раз поговорить с сестрой Шануми?

– К сожалению, это невозможно.

– Почему?

– Она уже возвращается домой в Нигерию.

– Бог мой, какая спешка!

– Сегодня вечером как раз был рейс Эфиопских авиалиний на Лагос из Фьюмичино. Я решила, что для всех будет лучше, если она улетит.

Ее глаза, не мигая, смотрели в его.

После паузы он сказал:

– В таком случае, может быть, я могу приватно поговорить с вами?

– Конечно, ведь именно этим мы сейчас и заняты, ваше высокопреосвященство.

– Да. Но я бы хотел продолжить разговор в вашем кабинете.

Она сопротивлялась. Сказала, что уже поздно и ей нужно закончить работу. Но потом все-таки провела его за стойку регистрации в свой маленький стеклянный кабинет. Жалюзи были опущены. Единственный свет здесь давала настольная лампа. На столе стояла старая магнитола, из нее неслись звуки григорианского песнопения. Ломели узнал «Alma Redemptoris Mater» – «Любящая мать нашего Спасителя». Это свидетельство ее набожности тронуло его. Он вспомнил, что ее предки, погибшие во времена Французской революции, были канонизированы. Сестра Агнесса выключила музыку, и он закрыл дверь. Оба они остались стоять.

– Как сестра Шануми попала в Рим? – тихо спросил Ломели.

– Я понятия не имею, ваше высокопреосвященство.

– Но эта несчастная женщина даже не говорит по-итальянски и никогда прежде не покидала Нигерию. Она не могла просто так приехать сюда, для ее приезда кто-то должен был предпринять некие действия.

– Я получила извещение из офиса матери настоятельницы о том, что сестра Шануми направляется к нам. Ваше высокопреосвященство, все приготовления делались в Париже. Вам следует обратиться на рю Дю-Бак.

– Я бы так и поступил, но, как вам известно, на время конклава я изолирован от мира.