– Вы хороший человек, Джо, я в этом уверен. Вы хотите служить Господу во всю силу ваших способностей. К сожалению, вы считаете, что ваши способности отвечают уровню папства, а я должен сказать вам, что это не так. Я говорю с вами как друг.

Трамбле продолжал сидеть спиной к нему.

– Друг! – горько и саркастически проговорил он.

– Да, искренне. Но еще я декан Коллегии, и у меня в этом качестве есть свои обязанности. Для меня бездействие в данных обстоятельствах было бы смертным грехом.

Голос Трамбле прозвучал глухо:

– А что такого вы знаете, что не было бы банальным слухом?

– Я знаю, что вы каким-то образом – как я предполагаю, через ваши контакты в африканских миссиях – получили сведения о прискорбной капитуляции перед искушением кардинала Адейеми тридцать лет назад и организовали приезд в Рим потерпевшей женщины.

Трамбле поначалу не шелохнулся. Когда он наконец повернулся, Ломели увидел морщины, избороздившие его лоб, – он словно пытался вспомнить что-то.

– Откуда вы знаете про нее?

– Это к делу не относится. Имеет значение лишь то, что вашими стараниями она попала в Рим, и ваша цель состояла в том, чтобы уничтожить шансы Адейеми стать папой.

– Я категорически отрицаю это обвинение.

Ломели предостерегающе поднял палец:

– Ваше высокопреосвященство! Подумайте дважды, прежде чем говорить. Мы находимся в священном месте.

– Можете принести Библию – я поклянусь на ней. Я по-прежнему отрицаю это.

– Давайте я буду говорить откровенно: вы отрицаете, что просили настоятельницу Конгрегации дочерей милосердия перевести одну из ее сестер в Рим?

– Да, я просил ее об этом. Но не от своего имени.

– От чьего же?

– От имени его святейшества.

Ломели, пораженный, отпрянул.

– Чтобы спасти свои шансы, вы готовы оклеветать его святейшество в его же собственной часовне?

– Это не клевета, это правда. Его святейшество назвал мне имя одной сестры в Африке и попросил меня как префекта Конгрегации евангелизации народов доставить ее в Рим. Я только подчинился ему.

– В это трудно поверить.

– Это правда. И откровенно говоря, я потрясен, что вы думаете иначе.

Трамбле встал. Вся его прежняя самоуверенность вернулась. Он посмотрел на Ломели и сказал:

– Я буду делать вид, что этого разговора никогда не было.

Ломели поднялся на ноги. Ему с трудом удавалось сдерживать гнев.

– К сожалению, этот разговор был, и, если вы завтра утром не откажетесь от претензий на папский престол, я сообщу конклаву, что последним официальным актом его святейшества было освобождение вас от всех должностей за попытку шантажировать коллегу.

– А какие доказательства вы представите такому нелепому обвинению? – Трамбле раскинул руки. – Никаких.

Он сделал шаг к декану и произнес:

– Позвольте дать вам совет, Ломели, – и я тоже в данном случае говорю как друг – не повторяйте этих зловредных глупостей нашим коллегам. Ваши собственные честолюбивые устремления не остались без внимания. В этом могут увидеть попытку очернения соперника. И это может возыметь эффект, противоположный тому, на который вы рассчитываете. Помните, как традиционалисты пытались уничтожить кардинала Монтини в шестьдесят третьем году? А два дня спустя он стал папой.

Трамбле преклонил колени перед алтарем, перекрестился, холодным тоном пожелал Ломели доброй ночи и вышел из часовни, оставив декана Коллегии кардиналов слушать стихающее эхо шагов по мраморному полу.

В течение нескольких следующих часов Ломели лежал в кровати полностью одетый, глядя в потолок. Единственный источник света находился в ванной. Сквозь перегородку до него доносился храп Адейеми, но теперь Ломели был настолько занят своими мыслями, что почти не слышал его. В руке он держал запасной ключ, врученный ему сестрой Агнессой, когда он по возвращении с мессы в соборе Святого Петра обнаружил в Каза Санта-Марта, что захлопнул дверь своей комнаты. Он крутил ключ в пальцах, молился и говорил с собой одновременно, так что молитва и разговор сливались в единый монолог.

«Господи, Ты поручил мне заботы об этом священном конклаве… В чем состоит мой долг – в том, чтобы обеспечить наилучшие условия для размышлений моим коллегам, или же моя ответственность в том, чтобы вмешиваться и влиять на результат? Я Твой слуга, я отдаю себя Твоей воле… Святой Дух наверняка наведет нас на достойного понтифика, независимо от моих действий… Наставь меня, Господи, молю Тебя, чтобы я исполнил волю Твою… Раб, наставь себя сам…»

Дважды он поднимался с кровати, подходил к двери и дважды возвращался и ложился снова. Он, конечно, знал, что никакого прозрения, никакого прилива определенности не случится. Он и не ждал ничего такого. Господь так не действует. Господь уже послал ему все необходимые знаки. Теперь он должен вести себя соответствующим образом. И возможно, он всегда подозревал, как ему придется поступить в конце, может быть, поэтому он и не вернул запасной ключ, а сохранил в ящике прикроватной тумбочки.

Он встал в третий раз и открыл дверь.

В соответствии с Апостольской конституцией после полуночи никто, кроме кардиналов, не имел права оставаться в Каза Санта-Марта. Монахинь увезли в их жилье. Агенты службы безопасности либо сидели в машинах, либо патрулировали по периметру. В палаццо Сан-Карло, не далее чем в пятидесяти метрах, дежурили два врача. При возникновении чрезвычайной ситуации, медицинской или другого рода, кардиналы должны были нажать тревожную кнопку.

Удостоверившись, что в коридоре никого нет, Ломели быстро прошел к площадке. У апартаментов покойного папы в красных стаканах горели свечи. Он некоторое время смотрел на дверь. В последний раз позволил себе сомневаться.

«Что бы я ни делал, я делаю ради Тебя. Ты видишь мое сердце. Ты знаешь, что мои намерения чисты. Я отдаюсь под Твою защиту».

Он вставил ключ в скважину, повернул. Дверь чуть подалась внутрь. Ленточки, с такой спешкой привязанные Трамбле после смерти папы, натянулись, не позволяя двери открыться полностью. Ломели посмотрел на печати. Красные вощаные диски имели герб Апостольской палаты: скрещенные ключи под открытым зонтом от солнца. Функция печатей носила чисто символический характер. Малейшее давление – и они будут разрушены. Он посильнее нажал на дверь. Воск треснул и сломался, ленточки освободились, вход в папские апартаменты был открыт. Ломели перекрестился, перешагнул через порог и закрыл за собой дверь.

Воздух здесь был застоялый, затхлый. Знакомая гостиная выглядела точно так, как и в ночь смерти его святейшества. Шторы лимонного цвета были плотно затянуты. Синий диван со спинкой в форме раковины и два кресла. Кофейный столик. Скамеечка для молений. Письменный стол и прислоненный к нему потрепанный черный кожаный портфель папы.