Внимательно приглядываясь и прислушиваясь к разговорам на рынке и в бане (юный полянин был восхищен банным обычаем хазар, почерпнутым ими у мусульман), Рерик, к своему дикому изумлению, узнал, как в Хазарии происходит управление государством. Несмотря на то, что главная власть принадлежала кагану, управлял страной не он, а его наместник – бек. Когда новый наместник являлся к кагану, тот накидывал ему на шею шелковую петлю и спрашивал полузадохшегося бека, сколько лет он думает править. Если бек к назначенному им самим сроку не умирал, то его умерщвляли.

В своем дворце каган жил совершенно замкнуто с двадцатью пятью женами и с наложницами, число которых доходило до шестидесяти, окруженный двором из «порфирородных» и многочисленной гвардейской стражей из верных хорезмийцев. Своим подданным он показывался раз в четыре месяца. Каждодневный доступ к нему был открыт лишь беку и некоторым другим сановникам. После смерти кагана место его погребения тщательно скрывали – чтобы не ограбили богато снаряженную могилу.

Но походы по городу и на Большой Торг, а также разведка укреплений Итиля не были главной целью Рерика. Он усиленно искал Гюзель. А она как в воду канула. Многие видели приезд богатого тархана, который командовал гарнизоном Саркела, в столицу, но его дочь привезли в закрытой кибитке, и куда ее потом девали, никто не знал. Рерик нашел и дом тархана и познакомился с его слугами – это были рабы-сакалиба, славяне, – но они ничего толком не могли ему рассказать. Ведь в дом их не пускали.

Теперь узнать Рерика было сложно. Когда он впервые предстал перед глазами Моше бен Ханоха, ребе ахнул от изумления. В боевой раскраске рус был сущий дикарь, но одетый по последней византийской моде (чего-чего, а различного ценного барахла среди добычи «волков» хватало), он казался вылитым ромеем. Цивилизованным ромеем.

Впрочем, ребе уже успел убедиться, что рус не так прост, как казался поначалу. Он был умен не по годам, весьма скрытен, и его молниеносные, казалось бы, необдуманные решения нередко ставили всех в тупик, хотя они и были, как потом оказывалось, правильными.

Чтобы не смущать окружающих, Рерик спрятал свою обритую голову и длинный клок волос – главные признаки воина-руса – под красивую цилиндрическую шапочку, вышитую золотой нитью и украшенную драгоценными каменьями. Все его дорогое платье и длинный меч у пояса явственно говорили искушенным наблюдателям, что перед ними ромей высокого происхождения, а к ним в Хазарии относились весьма предупредительно и не приставали с глупыми расспросами.

Рерик поселился на гураби, без лишних объяснений заняв каюту к-б-тана. Впрочем, она была куда хуже той, в которой поселился полномочный представитель Иегуды, ибн Абитура, со своим сыном. Каюта представляла собой небольшую халабуду, сплетенную из хвороста и укрытую сверху плотной, изрядно выцветшей тканью. Но в сырые ночи или во время дождливой погоды это примитивное сооружение представляло собой несомненную ценность.

Что касается лодий с «волками», то они тянулись поодаль, скрытно. На одной из них пребывал сын ребе, и Моше бен Ханох надоедал Рерику просьбами о встрече с ним. Но это было еще полбеды. Главной проблемой для Рерика стали берберы. Они не могли простить ему смерть товарищей. Конечно, Моше бен Ханох приказал им строго-настрого выкинуть из головы мысли о мести, но для них ребе не был авторитетом, как тот же начальник пограничной стражи Хишам ибн Мерван. Рерик постоянно был настороже. Он напоминал волка в окружении собачьей стаи. Псы пока не решались броситься на серого разбойника, но глухо ворчали, хищно обнажая клыки – ждали удобного случая, чтобы растерзать своего злейшего врага. От берберов можно было ждать в любой момент удара ножом в спину или, того хуже, коварной стрелы, от которой не спасешься.

И тогда Рерик решил раз и навсегда объяснить озлобленным берберам, что связываться с ним – себе дороже. Случай такой представился быстро. Каждый день берберы от нечего делать упражнялись на палубе гураби во владении оружием. При этом они всегда многозначительно посматривали в сторону Рерика, демонстрируя чудеса во владении своими идви – мечами, которые европейцы называли «флисса». Они представляли собой узкий и длинный клинок, сужающийся к острию, клинообразный в сечении. Рукоять флиссы не имела гарды, а ее навершие украшали головы хищников, которые выглядели устрашающе. Но разобрать, кого мастер-оружейник хотел изобразить, было трудно.

Оружие берберов считалось очень опасным, и Рерик это знал. Флиссой можно было легко пробить любую кольчугу или нанести тяжелое ранение через щель между железными пластинами панциря. Но Рерик решил рискнуть. Быть в состоянии постоянного напряжения – врагу не пожелаешь. Иногда ему хотелось позвать «волков» и устроить берберам кровавые игрища с вполне предсказуемым исходом – коль уж им этого хочется. Однако Рерик понимал, что уничтожением охраны он отвратит от себя Моше бен Сахла, с которым у него завязались вполне приятные, почти дружеские отношения и которого он считал ученым человеком. А лучшего способа оказаться в Итиле, нежели в составе посольства Кордовского эмирата, и придумать было нельзя.

Бен Сахл с удовольствием вел длительные беседы с варваром, все больше и больше убеждаясь в том, что рус имеет какие-то непонятные, глубинные знания, до которых ему не дотянуться. Это была головоломка. К тому же Рерик не спешил открыться перед ним, хотя сведения о мироустройстве, о военном деле, об управлении государством и прочих интересных вещах, которые обязан был знать авантюрист из-за своей профессии, рус впитывал, как губка…

День клонился к вечеру, когда берберы снова начали свои упражнения. Рерик наблюдал за ними со скептической усмешкой – чтобы раззадорить стражу. И вскоре своего добился. Один из берберов, немного владеющий хазарским языком, спросил:

– Не хочет ли сайид размяться?

При этом на его побитом оспой смуглом лице появилось зловещее выражение.

– С удовольствием! – откликнулся Рерик, сбрасывая на доски палубы свой легкий кафтан. – Только одного человека для меня маловато…

Изумленный бербер перевел ответ Рерика остальным, и воины загоготали, как гуси. Что они говорили, понять было трудно; похоже, их уязвил ответ руса.

– И со сколькими ты будешь драться? – не скрывая злобного удовлетворения, спросил бербер.

Он уже считал Рерика покойником, потому как для охраны посла начальник пограничной стражи отобрал лучших воинов, блестяще владеющих оружием. А еще он знал то, что бой будет не совсем учебным. Ведь кто может укорить воина, который не соразмерил силу и точность удара?

– А со всеми, – легко и непринужденно ответил Рерик, словно речь шла о каком-то пустяке. – Сколько вас тут?

Конечно же, он уже сосчитал количество противников. Их было семь человек. Остальные играли в какую-то замысловатую берберийскую игру или спали, готовясь к ночной страже.

Бербер ответил.

– Начнем! – решительно молвил Рерик. – До первой крови?

– До первой крови… – Бербер хищно осклабился.

Рерик выхватил из ножен свой меч, который отозвался тихим, леденящим душу свистом, и отсалютовал берберам. Он знал, что черная сталь его клинка вызывает у них смущение вперемешку со страхом, хотя мужественные воины и старались не показывать своего состояния. Видимо, это было связано с какими-то предрассудками.