Собранный урожай перевозили в Итиль на повозках или по реке на судах. Хазары выращивали большей частью просо и рис. Кроме земледелия они занимались еще и рыболовством. Одним из главных предметов вывоза из Хазарии был белужий клей, который славился своей прочностью. Но главной заботой для хазар было скотоводство. Они разводили в большом количестве овец и лошадей, имели много верблюдов. Дельта Итиля с ее обильным подножным кормом на островах, становившихся доступными после замерзания бесчисленных протоков реки, давала возможность содержания здесь в зимних условиях большого количества различных животных. Весной скот отгоняли в степь на летние пастбища, а в городе оставались только бедняки, которым не с чем было кочевать или которые обязаны были обслуживать хозяйство своих господ.

Даже сам хазарский каган вместе со своим двором отправлялся весной в кочевание. Путь Захарии поначалу лежал на юг – туда, где раньше всего степи покрываются свежей травой. А к северу находились Черные земли с прекрасными весенними пастбищами для скота. Именно туда и поворачивал вскоре каган, а затем, когда трава выгорала под горячим летним солнцем, шел по долине Дона к северной оконечности своей страны, откуда уже глубокой осенью возвращался в Итиль.

Кроме царя с его двором, в той же стороне кочевали и многие хазарские роды, каждый на своем участке. Время летнего кочевания для них было самым приятным. Хазары отправлялись в степь в радостном, приподнятом настроении и с песнями…

Жеребчики, купленные на Торге, были превосходны. Их выбирал Добран, который понимал в лошадях толк. Это были невысокие печенежские коньки – мохнатые, неприхотливые, чрезвычайно выносливые в длинном беге и очень быстрые. Когда они мчались по степи, со стороны казалось, будто высокую траву волнуют порывы ветра. Сверху торчала только голова всадника, и то не всегда.

До места, где находилось наследственное владение тархана Саркела, было не близко. Кроме всего прочего, приходилось опасаться еще и тюрок, летучие отряды которых могли появиться в любой момент.

Конечно, русы (их было чуть больше двух десятков; Рерик выбрал из команд лодий лучших наездников) могли дать отпор любому противнику, значительно превосходящему их количественно, но зачем терять испытанных в многочисленных боях товарищей, которые стали Рерику почти братьями, когда можно просто быть осторожным.

Чтобы не нарваться на засаду, впереди и по бокам мчались летучие дозоры. Любая возвышенность, любой курган был для них желанной находкой. Однажды русам повстречались торки[93], которых не смогли заметить даже самые востроглазые дозорные. Исконные кочевники, торки отлично знали степь и могли превосходно маскироваться.

Их было много, и поначалу они хотели окружить отряд, чтобы захватить пленников, которые в Итиле ценились довольно высоко. Но разобравшись, что перед ними русы, торки в страхе отступили. Они вообще относились к русам неплохо, а уж сражаться с ними у них и вовсе желание испарилось. Торки знали, что русы дерутся до последнего и владеют любым оружием превосходно. К тому же у русов не было ничего ценного – такого, чтобы за него можно было положить жизнь.

Наконец отряд добрался до обширной долины, на дне которой пробегала небольшая речушка. Поля и огороды во владениях тархана Ахмада Синджибу были превосходны. Сказывалось, что их постоянно поливали – вода ведь была рядом.

Но этот вопрос интересовал Рерика меньше всего. Его внимание привлекли хорошо укрепленные строения – небольшой дом, овчарня и конюшни. Вся усадьба была обнесена высоким валом с изгородью. Поэтому взять ее с наскока не представлялось возможным.

И потом, Рерику вовсе не хотелось лишать Ахмада Синджибу жизни. Хорош будет зять, повинный в смерти отца своей жены… А что драка может случиться нешуточная, было понятно по многочисленной охране, которая бдительно охраняла владения своего господина. Это были наемники-тюрки, скорее всего, из гарнизона Саркела. И конечно же, для своей охраны тархан взял лучших.

– Вал нас не сдержит, – уверенно заявил Трувор, один из самых приближенных к Рерику воев. – Войдем ночью и перережем всех, как баранов.

Трувор, как и Сигвальд, был из семьи беглых росов-варягов, которые оказались в землях русов, спасаясь от кровной мести, уготованной им на родине. Его смелости можно было позавидовать. Но она часто перекликалась с безрассудностью. Трувор был способен на совершенно безумные поступки. Юного варяга мог сдержать только его брат по прозвищу Синие Усы.

С этим прозвищем у брата Трувора была связана целая история. Однажды он забрался на подворье красильщика, у которого была красавица-дочь. И конечно же, под покровом ночи. Неизвестно, ждала его девушка или нет, но большой котел, в котором красилось полотно в синий цвет, оказался в нужном месте и в нужное время.

Как случилось, что брат Трувора выбил из-под котла подпорку, которая удерживала его в равновесии, про то история умалчивает. А вот ту ее часть, которая касалась въедливой прочной краски, растворенной в горячей воде, утаить не удалось. Лицо незадачливый ловелас кое-как отмыл, одежду постирал, но характерные для всех варягов вислые усы оказались окрашенными в ярко-синий цвет, чего молодой повеса поначалу не заметил.

Зато заметили воспитанники Волчилы. А им только дай позубоскалить. С той поры брат Трувора получил прозвище Синие Усы, которое со временем сократилось до Синеус. Так он получил свое третье имя; второе – Хускарл[94] – у него уже было.

– Нет! – отрезал Рерик, мучительно напрягая мозги; он искал приемлемый выход из создавшегося положения.

– И что нам делать? – несколько растерянно спросил Синеус, который никогда не отрывался от брата, ходил за ним, как тень.

– Ждать, сколько потребуется, – отмахнулся Рерик. – И думать.

Маскироваться молодые «волки» умели отменно, хотя местность вокруг была открытой. Лишь в долине виднелись одинокие деревья и небольшие рощицы. Вскоре ничто не напоминало о грозных русах, которые таились в кустарнике вместе с лошадьми. Хорошо обученные печенежские коньки лежали покорно рядом со своими наездниками, не издавая даже обычного для лошадей фырканья. И Рерик в который раз мысленно поблагодарил Добрана за великолепный выбор, хотя жеребчики стоили немало.

Ближе к вечеру вдруг отворились ворота усадьбы, и оттуда выехала небольшая группа воинов-тюрок, окружавших двух женщин, тоже конных. Сердце Рерика заколотилось, как бычий хвост, которым животное отмахивается от оводов. Гюзель! Несомненно, это была она! В сопровождении почтенной матроны; наверное, няньки. Несмотря на преклонные годы, женщина уверенно держалась в седле, а когда ее лошадь пошла рысью, она лихо свистнула, и красивая каурая кобылка прибавила ходу.