Чертежи и планы, бухгалтерские книги и счета-фактуры, папки со столь сложными бизнес-инвестициями, что я даже не утруждала себя попытками расшифровать их. Бесконечные папки юридических документов.

Никакого генетического анализа.

Дальше я начала искать на полках семейную Библию и быстро остановилась на древнем с виду кожаном томе на верхней полке, но даже встав на цыпочки на лестнице, я оказалась недостаточно высокой, чтобы дотянуться.

Несколько секунд я разглядывала огромный камин, решила, что толстая каминная полка выдержит меня и может дать те недостающие несколько дюймов, чтобы дотянуться до книги. Забравшись на каминную полку, я осознала, что от успеха меня отделяет каких-то три-пять сантиметров.

Но, рассуждала я, изучая узорную кайму, если я удержусь за декоративный торец, то смогу опереться на плинтус, поддерживающий правую колонну, что даст мне ещё десять сантиметров — больше, чем мне нужно.

Держась за торец, я втиснула палец ноги в уголок между рифлёной бороздой и центральной панелью и уже собиралась наступить, но тут внезапно раздался громкий щелчок, и к моему изумлению, широкая панель книг беззвучно сдвинулась вправо от меня, открыв просторную тьму за ней.

Я хотела треснуть себя по лбу за то, что так быстро забыла о существовании потайных дверей в особняке. Я опустилась обратно на лестницу, буквально скатилась по ней и заглянула в открывшееся пространство, которое, не считая слабого островка света, лившегося из-за меня, было абсолютно тёмным. Подавшись вперёд, я пошарила по стене в поисках выключателя, но не нашла его.

Когда мои глаза привыкли к темноте, я готова была поклясться, что увидела слабые очертания женщины, стоящей в тёмной комнате и смотрящей прямо на меня!

Сдав назад, я резко потребовала:

— Кто там?

Когда ответа не последовало, я развернулась и бросилась от одного окна к другому, раздвигая шторы и спешно впуская свет дня в полночное помещение. Как я и надеялась, лучи света полились через дверь в потайную комнату.

Расправив плечи, я пошла обратно ко входу, заглянула и сбросила с себя дрожь, выдохнув с прерывистым облегчением.

Картина в полный рост стояла на мольберте среди дюжин других портретов и фотографий, расставленных на столах и повешенных на стенах.

Я медленно вошла в комнату — нашла выключатель! — затем начала рассматривать столы. Здесь, убранные в своеобразный храм, были Леди Поместья Кэмерон. Здесь были сотни фотографий и миниатюр, некоторые висели, другие стояли на грациозных столиках и тумбах, вместе с разнообразием безделушек; тут чрезвычайно отполированное ручное серебряное зеркальце с выгравированными инициалами ЕДК, там вычурный, инкрустированный гребешок, клатч с бахромой, карманная книжица стихотворений.

Я понятия не имела, в какую последовательность эти женщины выстраивались на протяжении лет, но могла определить приблизительную эру их правления, судя по одежде и формату, в котором их запечатлели. Я внимательно изучала их лица, ища сходство, заверение в том, что я одна из них. Но кроме полных надежды фантазий, что мой нос действительно походил на вот этот, или что мои глаза обладали таким же разрезом, как у вон той, я не нашла никакой уверенности, которой жаждала. Ни одна из них, даже та, что испугала меня и которую я решила считать самой Джунипер, ибо она была одета в самую современную одежду, не имела янтарных глаз или какой-то другой особенно характерной черты Греев, которую я с твёрдым убеждением могла бы назвать своей собственной.

Моя благодетельница, похоже, позировала для портрета в тридцать с небольшим лет. Молодая и гибкая, с сильными костями, высокими скулами и изгибом улыбки на губах, со светлыми волосами, убранными в шиньон, Джунипер источала силу, веселье и стойкость. Она была такой женщиной, которую нельзя назвать симпатичной — это слишком маленькое и распространённое слово — хотя она была статной и привлекательной в манере славного морского судна или элегантной породистой скаковой лошади. Тут также имелись десятки небольших её фотографий, документировавших течение времени, заканчивая той, где ей, наверное, было почти сто лет. Голубые глаза до сих пор искрили весельем в гнёздах из глубоких морщин, под шапкой тонких белоснежных кудрей. Пусть её лицо увяло мягкими брылами и обвисшей кожей, её щёки оставались округлыми, румяными и гладкими. Дорогая миссис Клаус. Неудивительно, что горожане её обожали.

Гадая, не окажутся ли здесь однажды и мои фотографии (при условии, что я проживу достаточно долго), и вдохновляясь грациозной силой и стойкостью Джунипер, я решила разобраться с неприятным утренним событием и позвонить мистеру Бальфуру, чтобы узнать его мысли.

Я не видела двери, пока не начала выходить и не заметила едва заметный её проблеск краем глаза — настолько неприметно и бесшовно она была вделана в стену между портретами, обрамлённая почти несуществующей рамой и оснащённая низко расположенной хрустальной дверной ручкой.

Я поспешила туда, повернула ручку и надавила, с удивлением обнаружив, что хрусталь был холодным как лёд.

Когда дверь не поддалась, я сообразила, что она, должно быть, открывается на себя, так что я потянула. Всё равно не получилось. Нагнувшись, я осмотрела странно холодную ручку в поисках запирающего механизма, но ничего не нашла. Я осмотрела дверную раму и решила, что дверь точно открывается на себя, и потянула снова. Такое ощущение, будто она приклеилась к стене, и я гадала, может, это чисто декоративное, но не могла представить, зачем кому-то может понадобиться декоративная дверь. Мне она не показалась особенно артистичной.

Я раздражённо потянула вновь, затем, чувствуя себя немного глупо и упрямо, упёрлась ступнёй в стену и (наполовину ожидая отлететь назад, когда дверь поддастся, врезаться в картины и сотворить ужасный бардак) дёрнула дверь изо всей силы.

С таким же успехом она могла быть зафиксированной в камне.

Вздохнув и потерев ладони друг о друга для тепла, я сделала мысленную пометку спросить мистера Бальфура, знал ли он что-то о двери. Пусть он сказал, что никогда не получал экскурсии по всему особняку, за десятки лет их совместной работы он наверняка несколько раз бывал в кабинете Джунипер.

При выходе я задёрнула шторы, но оставила дверь в потайную комнату приоткрытой и не выключила свет. Что-то в этой скрытой комнате вызывало у меня дискомфорт, но я не могла сказать, что именно. Почему эта комната, явно отдающая дань женщинам, правившим особняком, обустроена столь приватно? Почему фотографии не были гордо выставлены в доступной части дома? Мне это показалось странным и почти… злонамеренным, в духе «вот это леди, но их нужно спрятать». И ещё эта дверь с ледяной ручкой, которая не открывалась и