Пришла осень. На холмах, то тут, то там, появляются сполохи красного, словно от укола булавкой. Кое-где показывается желтизна, кое-где – брызги рыжего. И вот уже вся долина словно объята пламенем. Я думал, что Уэст-Пойнт прекрасен весной, но осень здесь неописуемо хороша. Пожалуй, даже зима восхищает своей красотой, но я едва могу спать по ночам из-за страха, который поселился в моей груди. Многое станет сложнее, когда придут холода. – РШ

Глава 13

Все люди

В Тарритауне я видела смерть. Я видела, как вокруг меня падали люди, видела столько крови и разорения, что их нельзя было бы описать словами, и все же мой разум пытался измерить этот ужас – пусть лишь для того, чтобы оценить, что еще мне предстояло вынести.

Армия получила приказ готовиться к выступлению по первому требованию, и многие решили, что нам предстоит ударить по Нью-Йорку. Взятие Нью-Йорка, занятого отборными войсками британцев, защищенного реками и фортификационными сооружениями, стало бы смертельным ударом для Англии и положило конец войне. В казармах без конца обсуждали, как и когда мы захватим город.

В середине сентября бригада генерала Патерсона выступила маршем в направлении Нью-Йорка. Мы переправились через Гудзон в Кингсбридже и двинулись вниз, вдоль реки, под бой барабанов и гудение дудок, демонстрируя, сколько нас и как мы сильны, и встретились с дивизией французов, при полном параде, в белой форме, отороченной зеленой тесьмой. Вместе с ними мы без препятствий добрались до вражеских позиций в Моррисании, которые оказались брошены.

– Они отошли в Нью-Йорк, ожидая нашего нападения, – сказал капитан Уэбб.

Наутро мы снова двинулись в путь, отделившись от основных сил армии: мы отправились на поиски продовольствия и заночевали в лесу недалеко от линии обороны британцев, которых надеялись вызвать на бой, но все обошлось. На следующий день мы продолжили путь и беспрепятственно прошли через селения, которые прежде удерживали враги.

Мы миновали Принстон, обогнув исполинское каменное здание университета, которое прежде занимали студенты, а не солдаты. Бесчисленные окна с усталым безразличием взирали на наши ряды, и флюгер высоко на куполе был абсолютно недвижен. Территорию отмечали следы боев, а почерневшие здания несли отпечаток лет, на протяжении которых их занимали противоборствовавшие армии. Я считала окна и мечтала заглянуть внутрь этих построек, но мы прошли мимо, не останавливаясь, и двинулись к Трентону.

Когда мы достигли Филадельфии, стало ясно, что все мы – часть единого плана. Мы прошли по городским улицам во главе растянувшейся на две мили процессии из офицеров в парадной форме, солдат, орудий на лафетах, возов с боеприпасами и телег, набитых палатками и провизией. Армия подняла такое густое облако пыли, что я не сумела разглядеть горожан, которые вышли нас поприветствовать, но слышала их голоса, а французские флаги, свешивающиеся с верхних этажей зданий на всем пути нашего шествия, ясно говорили, кого здесь уважают.

В Чесапикский залив прибыло тридцать шесть французских кораблей. Французский адмирал граф де Грасс осадил занятый британцами Йорктаун. В ожидании его прибытия Вашингтон медленно перемещал свои войска к югу, в то же время вводя британцев в заблуждение, будто настоящей его целью является Нью-Йорк.

Эта тактика оказалась успешной.

Усилив армию отрядами де Грасса, Вашингтон решил окружить британцев и отдал приказ всем своим войскам как можно скорее добраться до Виргинии.

Мы переправлялись через реки – порой на лодках, порой по мостам – и шли через цветущие деревни и покинутые городки. Один такой городок мы обошли стороной, услышав, что его население выкосила оспа.

Оспой никто из нас не заразился, но почти все слегли из-за морской болезни на борту корабля, на котором мы спускались вниз по течению Элк-Ривер, – так сильно болтало и качало это суденышко, до отказа набитое солдатами.

Я всегда отличалась крепким здоровьем. Финеас любил повторять, что таков мой характер. «К тебе ни одна болячка не смеет прилипнуть», – говорил он. И все же я, никогда прежде ничем не болевшая, сдалась, как и многие мои товарищи, не вытерпев корабельной качки.

Мы попали в шторм: он тащил нас вперед и не отпускал до тех самых пор, пока мы не причалили в порту близ Джеймстауна, в Виргинии, – там мы сошли на берег и поставили лагерь. Мы преодолели больше четырех сотен миль, в основном пешком, и двигались с изнуряющей скоростью, но я бы предпочла снова пройти этот путь, чем опять оказаться на борту того корабля. Я не могла стоять, все вокруг кружилось, а ноги ужасно дрожали, и желудок весь день не желал удерживать никакую пищу. И все же худшее было впереди.

Нас выстроили в шеренги, каждый офицер произнес перед своими солдатами пылкую речь, а затем мы выдвинулись к Йорктауну. В паре миль от него мы соединились с тремя тысячами французов, прибывшими на кораблях де Грасса, и начали рыть окопы и строить укрепления. Все это – под беспрерывным огнем британцев.

С тех пор я видела многие ужасы и терпела мучения, но даже теперь уверена, что ад не может быть хуже, чем недели, прожитые под постоянным обстрелом.

Это был не налет, не молниеносная атака отряда драгун и не страшная ночь близ Тарритауна. Это была кульминация шести лет войны.

Сложно вообразить, что подобный ужас может показаться красивым. И все же он был красив. Свет и звук разбивались о небосвод, словно падающие звезды или летящие драконы, что изрыгают пламя и машут огненными хвостами. Возможно, дело было в том, что одновременно сотрясались и небо, и земля, и я чувствовала себя ближе к смерти и живее, чем когда-либо. Я проживала то, о чем говорилось в Откровениях, и не могла отвести глаз.

Гигантские, оглушительно ревевшие языки пламени обрушивались с небес и обращались столбами дыма и пыли, которые вытесняли воздух из легких и сотрясали наши тела, так что в конце концов я онемела, оглохла, перестала слышать и чувствовать гром и грохот и лишь бездумно делала свое дело. Мы спали, не выпуская из рук связок фашин и лопат, привалившись спиной к только что построенным земляным стенам. Еду – чаще всего лишь галеты и солонину – доставляли на тачках дважды в день, и вместе с ней привозили кувшины с водой, которую мы наливали во фляги.

Я отлучалась во временную уборную раз в день, по ночам, в самое темное время, но никто из солдат не мылся, не спал и не обращал на меня никакого внимания. Никто, за