перьев и детали гнездования. Книжка, наверное, осталась еще со времен маминой молодости, когда птиц запросто можно было застать на побережье или в саду.

– В придачу к маминому биноклю, – сказала Элеонора. – Может, сразу птиц не обнаружишь, но это еще не повод опускать руки. А так тебя хотя бы за извращенку не примут, если будешь часами таращиться из окна.

Вместо объятия я сжала книгу в руках, утешаясь прочностью переплета, его тактильностью, укоренившейся во времени и пространстве. Когда она появилась, воз дух пах со всем по-другому.

Не знаю, с каким умыслом Элеонора мне ее подарила. Она и правда позаботилась о подарке, но от него повеяло какой-то неуловимой тоской. Как будто я не книгу приобрела, а наоборот, что-то с ней потеряла. Мне вспомнилось перышко, которое я забрала у мамы дома, бережно подобранное и положенное на самый верх – где ему самое место. И хотя мама наверняка мне сто раз говорила, какая птица его сбросила, я уже не могла вспомнить название. Я бегло листала страницы, пытаясь найти похожее существо, но все это были одинаково мелкие, невзрачно-бурые пташки, и ни одной иссиня-черной. Я постаралась об этом не думать.

Суть в том, что шансы обнаружить какую-нибудь птицу из книги были ничтожно малы, хоть все глаза себе высмотри, задрав голову к небу. Из современного справочника книга превратилась в реликвию безвозвратно ушедших времен. Я не хотела огорчать подруг, так что прижала томик к груди и, благодаря Элеонору, искренне прослезилась. Она наклонилась и подмигнула.

– Малыш, впереди только светлое будущее. Может, когда-нибудь и птицы вернутся.

К тому моменту, как мы стали сворачиваться, я уже не чувствовала ног. Только натягивая пальто, я поняла, сколько выпила, когда просунуть руки в рукава показалось сложнее, чем выбраться из смирительной рубашки. Попытавшись встать, я сбила пару пустых бутылок одним взмахом мягкого рукава. Страйк.

Как всегда, несмотря на Розину миниатюрность, она держалась лучше нас всех. Никогда не понимала эту физиологию. Может, размеры тут вообще ни при чем, просто Роза появилась на свет с даром выводить токсины одной своей работоспособностью и деликатностью. В «Истон Гроув» ее бы оценили по достоинству.

Заманив нас с Элеонорой в такси, Роза позвонила своему новому парню, чтобы он ее забрал. Я с Майком еще не встречалась, но я вообще с ее парнями почти не знакомилась. Хотя в этом практически не было смысла, потому все они как на одно лицо – одухотворенные, слегка в теле, всегда мрачноватые и излишне заботливые. И с чувством юмора обычно не очень. Она как будто нарочно выбирала полную противоположность себе, уравновешивая свои слабые стороны.

К тому моменту, когда такси доехало до Дьюксберри Тэррас, мне уже стало нехорошо. Я и сама с трудом понимала собственное нечленораздельное мычание, так что с водителем мы объяснялись жестами, и я попросила его остановиться в конце улицы, сперва показав рукой на тротуар, а потом на себя. Он меня, похоже, понял, даже не оборачиваясь, и когда машина остановилась, я бегло скользнула картой по считывателю и вывалилась на обочину.

Когда тошнота отступила, я как будто впервые за много месяцев воспряла духом. Звук моего дыхания вызывающе громко раздавался под стальным небесным барабаном. Я жила здесь с Артом без малого год, но так и не привыкла к здешнему воздуху. Я перепрыгивала щели между брусчаткой, словно канавы, долины, каньоны. Как никогда стремительно, по-звериному ловко.

На улице стояла тишина, и темноту освещала только пара рыжих фонарей, а сверху нависала фиолетовая жижа открытого космоса, так близко, рукой подать. Как давно я в последний раз смотрела на звезды? Мама высматривала их на кухне у окна, не отрывая бинокль от глаз, и даже если я ее тянула за локоть, она не оглядывалась. Мне казалось, я как-то видела звезды на крыше обсерватории с Люком, но я не уверена. Может, это были просто капли дождя на стекле. И все же… Туманные кроны деревьев, словно вельветом, обрамляли крышку драгоценной коробочки, и я крутанула сумку вокруг себя, как спутник на моей орбите, вскинув руки к ласковой вселенной над головой, к ее плотным и теплым объятиям. Как вода. Свобода. Ноющую боль в ногах как рукой сняло, и все мое тело насытились и восстановилось. Я чувствовала себя божественно, как будто у меня есть куча возможностей и все время мира, чтобы за них ухватиться, пока все остальные спят. Я вспомнила, как мама говорила мне, что раньше смотрела на облака и пыталась предсказать по ним будущее. Но даже когда я была ей от силы по локоть, я только качала головой и закатывала глаза. И вот она я, стою как будто в облаке, спустившемся с небес, влажном и чудесно-лиловом, но кто бы мог подумать? Я окинула взглядом фиолетовую жижу, но не спрашивая о будущем, – я подумала об Арте и отдала приказ. Но что мне вместо этого представилось? Нат. Я подавила нахлынувшие чувства и закружилась, будто я хозяйка этой улицы, этого мира, и все мне подвластно. Здесь одиночество было преимуществом, а не лишением. Я могла бы стать богиней одиночества.

Я слишком рано дошла до нашей пурпурной двери и облокотилась на нее обеими руками, пытаясь восстановить равновесие, прежде чем заходить. Пару минут подержала ключ в руке, пока наконец не сунула его в замок. Окна у входной двери были завешены, но по краям, как сквозь трещинки, пробивался золотистый свет. Я же вроде выключала утром свет? Да, мне кажется, я даже не ходила в гостиную. Я представила, как Нат включает себе свет и садится на ситцевое кресло с чашечкой чая и овсяным батончиком. Я тихонько засмеялась у двери и повернула ключ.

Но там сидела не Нат. Это Арт разлегся на диване с коробкой из-под пиццы на животе и банкой пива в руке, а по телевизору крутили какую-то автопогоню. За месяц я впервые видела, чтобы он вышел из сумрака своего кабинета. Он так исхудал, что воротничок рубашки свисал у него на груди, а рука, которая была на виду, чуть ли не посинела. Костяшки белые, кожа вся шелушится. Глаза запали, и белки совсем потемнели.

Но что хуже всего – сколько вечеров я ждала, чтобы он спустился из своего кабинета? Сколько вечеров звала его посидеть со мной и сколько вечеров проводила одна, пока он там наверху терял себя в самом себе, словно чревоугодник? И вот он, собственной персоной, при первой же возможности спустился в гостиную, как ни в чем не бывало. И даже еду заказал.

Он приподнялся на локтях и оглядел меня с ног до