(политический вдохновитель) могло только мечтать. Больше небыло ни шабашей с куклами, ни других акций насилия, зато прошло множествомаршей и выступлений обеих сторон с угрозами и потрясанием кулаков.Проповедники обещали вечные муки в аду; учителя взывали к сдержанности иразуму; шестеро молодых особ, провозгласивших себя Разудалыми ЛесбияночкамиИисуса, были арестованы за то, что разгуливали перед Первой Баптистскойцерковью Дерри с лозунгами:

«Трахни мое тело».

В «Дерри ньюс» прошло сообщение, что некий полицейский, неназвавший своего имени, надеется, что Сьюзен Дэй подхватит грипп, отменив поэтой причине свое появление в городе.

Ральф больше не общался с Эдом, зато двадцать первогосентября он получил открытку от Элен с великолепным, радостным сообщением:"Ура!

Получила работу! Публичная библиотека Дерри! Приступаю вследующем месяце.

До встречи. — Элен".

Ощущая почти такой же душевный подъем, как в тот вечер,когда Элен позвонила ему из больницы, Ральф спустился вниз, чтобы показатьоткрытку Мак-Говерну, но дверь оказалась закрытой.

Наверное, ушел к Луизе… Хотя Луизы тоже нет дома отправиласьпереброситься в карты с приятельницами или в центр за шерстью для нового пледа.

Слегка расстроившись, размышляя над тем, почему поблизостиникогда не оказывается никого, с кем так хотелось бы поделиться хорошейновостью, Ральф направился к Строуфорд-парку. Именно там на скамье у кромкиигрового поля он и нашел Билла Мак-Говерна. Билл плакал.

2

Плакал — возможно, это слишком сильно сказано; просто слезыкапали у него из глаз. Мак-Говерн, сжимая в руке платок, наблюдал за игройматери с сынишкой в мяч.

Время от времени Билл промокал платком глаза. Ральф, никогдапрежде не видевший Мак-Говерна плачущим — даже на похоронах Кэролайн,замешкался около площадки, не зная, на что решиться: подойти к Мак-Говерну илиотправиться дальше.

Наконец, собрав все свое мужество, он подошел к скамье.

— Привет, Билл, — тихо окликнул он соседа. Мак-Говернвзглянул на него покрасневшими, полными слез глазами и смутился. Сновапромокнув глаза, он попытался улыбнуться:

— Привет, Ральф. Застал меня распустившим нюни. Извини.

— Все нормально, — присаживаясь рядом, успокоил его Ральф. —С кем не бывает. Что случилось?

Мак-Говерн повел плечами, затем снова притронулся платком кглазам. — Ничего особенного. Я страдаю от эффекта парадокса; вот и все.

— И что это за парадокс?

— Нечто весьма неплохое происходит с одним из моих самыхстарых друзей — человеком, впервые взявшим меня на работу преподавателем. Онумирает. Ральф удивленно приподнял брови, но ничего не сказал.

— У него воспаление легких. Сегодня или завтра егоплемянница отвезет моего друга в больницу, там ему сделают пневмоторакс.Возможно, это немного поддержит его, но он определенно умирает. И я отпразднуюего смерть, когда та придет. Думаю, именно это и угнетает меня больше всего. —Мак-Говерн помолчал. — Ты и слова не понял из моего спича, правильно?

— Да, — согласился Ральф. — Но это ничего.

Мак-Говерн, взглянув на него, фыркнул. Хриплый, приглушенныйслезами звук, но Ральф подумал, что это все-таки смех, и рискнул улыбнуться вответ:

— Разве я сказал что-то смешное?

— Нет, — ответил Мак-Говерн, легонько хлопнув Ральфа поплечу. — Просто я посмотрел на твое лицо, такое честное, искреннее — ты словнооткрытая книга, Ральф, — и подумал, как сильно ты мне нравишься. Иногда мнехочется быть тобой.

— Только не в три часа утра, — тихо возразил Ральф.

Мак-Говерн, вздохнув, кивнул:

— Бессонница?

— Правильно. Бессонница.

— Извини мой смех, но…

— Не надо никаких извинений, Билл.

— … Но, пожалуйста, поверь мне, это был смех восхищения.

— Кто твой друг, и почему хорошо, что он умирает? — Ральфуже догадывался, что именно лежит в основе парадокса Мак-Говерна: не всегдаведь он был таким непроходимым тупицей, как иногда казалось Биллу.

— Зовут его Боб Полхерст, и его пневмония весьма кстати,потому что с лета 1988 года он страдает болезнью Альцгеймера.

Именно так подумал Ральф… Хотя в голову ему приходила имысль .

СПИДе. Интересно, был бы этим шокирован Мак-Говерн? — Ральфпочувствовал легкий прилив веселья. Но тут же, посмотрев на друга, устыдилсясвоей веселости. Ральф знал, что, когда дело доходило до уныния и подавленногосостояния, Мак-Говерн прикрывался маской иронии, но не верилось, что печальБилла по старому другу от этого становилась менее искренней.

— Боб заведовал отделением истории в средней школе Дерриначиная с 1948 года — тогда ему было не больше двадцати пяти, — и проработал вэтой должности до 1981 или 1982 года. Он был великим учителем, одним из техзажигательных, умных людей, которые зарывают свой талант в землю. Обычный венецих карьеры — руководство отделением, к тому же они еще ведут занятия сверхнагрузки только потому, что не умеют говорить «нет». Боб абсолютно не умелэтого делать.

Мать с сынишкой прошли мимо них в сторону летнего кафетерия.

Лицо ребенка светилось — нежную прелесть его подчеркиваларозовая аура, спокойными волнами переливающаяся вокруг маленького подвижноголица.

— Пойдем домой, мамочка, — попросил он. — Я так соскучилсяпо своим игрушкам.

— Сначала чего-нибудь перекусим, хорошо? Мамочка голодна.

— Хорошо.

На переносице мальчугана виднелся едва заметный шрам, издесь розовое свечение ауры сгущалось, переходя почти в алое.

«Выпал из колыбели, когда ему было восемь месяцев, — четкопрозвучало в мозгу Ральфа. — Потянулся к бабочкам, которые его мама подвесиланад кроваткой. Она испугалась до смерти, вбежав и увидев повсюду кровь; женщинарешила, что ее бедный малыш умирает. Патрик, его имя Патрик. Она зовет его Пэт.Нарекли в честь дедушки, и…»

На мгновение Ральф зажмурился. Желудок свело, тошнотаподступила к кадыку, казалось, его сейчас вырвет.

— Ральф? — услышал он голос Мак-Говерна. — С тобой все впорядке? Ральф открыл глаза. Никакой ауры — ни розовой, ни какой другой; толькомать и сын, идущие в кафетерий выпить чего-нибудь прохладительного. И мать нехочет вести Пэта домой, потому что его отец снова запил после полугодовоговоздержания, а в подпитии он становится очень грубым… «Прекрати, ради всегосвятого, прекрати».