Недолгое время они мерили друг друга взглядами, потом Барцеврезко развернулся на каблуках и направился в прихожую. Рысцой обогнав его,Бестужев предупредительно распахнул перед гостем дверь и поклонился с шутовскойгримасой, пародируя вышколенного лакея. Он ждал финала — отроду не бывало,чтобы интеллигент российский, будучи даже, как сейчас, крайне церемонно выставлен,не постарался оставить за собой последнее слово, полагая, что это его как-товозвышает в собственных глазах…

Ну да, так и есть: уже на лестничной площадке Барцевобернулся, грозно потряс тростью и выкрикнул:

— Ты ещё горько пожалеешь, жандармская морда!

— Сатрап, чего уж там, — отозвался Бестужевбезмятежно. — Цепной пес самодержавия… Пшёл вон, ошибка природы, пока тебескорости не придали коленкой под зад…

Отвернувшись с гордым, несгибаемым видом, Барцев направилсявниз по лестнице, временами кося глазом так, словно всерьёз опасался получитьпод зад коленом. Едва заперев дверь, Бестужев стал серьёзен: гостенёк, чтоб егочерти взяли, и не подозревал, сколько ценной информации ухитрился сообщитьпомимо своей воли, всего-то в нескольких фразах…

…Монмартр произвел на Бестужева большое впечатление. Впрошлый раз, когда он здесь был — в крайне нескромном кабаре с Сержем в ролизаботливого чичероне — уже спустилась ночь, и мало что удалось рассмотреть.Теперь же…

Достаточно пройти неспешным шагом от центра Парижа примерночас, чтобы попасть в другой мир. Ничего похожего на кипучее коловращениемиллионного города, наоборот: узкие улочки, застроенные небольшими домиками(иные до сих пор с соломенными крышами), поля и огороды, луга, где старушкисобирали траву для кроликов, обширные усадьбы с липами и акациями вокруг,источавшие несказанный аромат стога сена на склоне холма, заросли сирени,жасмина, глицинии, жимолости, стадо коров, которых пастух гнал с пастбища…

Ксавье провёл его от площади Сен-Пьер по улице Фуатье, а тамони поднялись по знаменитой лестнице из двухсот шестидесяти шести ступенек кцеркви Сакре-Кер, откуда открывался великолепный вид на Париж, на бесконечноеморе закопчённых черепичных крыш, похожих на чешую сказочного дракона. Зрелищепоистине захватывающее, но времени не было им любоваться, и они двинулисьдальше.

— Значит, он снимает здесь квартирку… — сказалБестужев. — Старается обосноваться поближе к криминальному миру?

— Простите? — Ксавье внимательно посмотрел нанего. — О господи, вы наверняка начитались всех этих газетных историй?Монмартр кишит страшными бандитами, которые средь бела дня душат в переулкахневезучих прохожих, в кабачках непрестанно слышится пальба, там и сям кипитпоножовщина, сутенёры прежестоко расправляются со своими подопечными девицамина каждом углу… Верно?

— Ну, примерно так, — осторожно сказалБестужев. — Очень уж часто попадалась в газетах примерно такая картина…

— В наших, кстати, тоже. Газетчики любят жуткиесенсации… На деле, вынужден вас разочаровать, картина выглядит не столь уж истрашной. Преступность здесь даже меньше, чем в иных менее благополучныхпарижских кварталах. В основном — заурядные пьяные драки. Не зря за порядокздесь отвечают всего-то два жандарма, приписанные к участку на площади Тертр. Ну,а учитывая, что у этих малых есть скверная привычка появляться не раньше, чемдрака кончится, бывают и печальные случаи… Но в целом действительность малопохожа на ту, что изображают прыткие репортёры. Но что до умысла… Тут вы правы,Рокамболь здешнее жилье выбирал с умыслом. Специфика Монмартра, понимаете ли…Точнее, здешнего населения. Здесь во множестве селится богема, а постоянныеобитатели парижан напоминают мало и в основном связаны с землей: садоводы,зеленщики, мелкие фермеры, наемные батраки, опять-таки работающие на земле.Есть ещё немного рабочих с заводов северной части Парижа, чиновников,магазинных продавцов. Другими словами, причудливая смесь богемы и крестьян.Большинство этих самых крестьян практически никогда не бывают «в городе», как ониименуют Париж. Хватает и анархистов. Помните, я только что показывал вам кабаре«Чёрт»? Там они и собираются, а неподалёку разместилась газета анархистов«Либертэр». Гнездышки господ, явно не нарушающих законов, но всегда готовыхдать приют типам вроде Гравашоля, соучаствовать в чём угодно… В подобной средечертовски трудно наладить нормальную осведомительную сеть: сочетание богемнойбезалаберности и фантазий, крестьянского недоверия к «горожанам» и ненавистианархистов к властям причудливейшее, больше нигде в Париже, да и вообще воФранции вы такого местечка не найдёте. Так что субъекты наподобие Рокамболясебя здесь чувствуют, как рыба в воде…

Бестужев посмотрел направо — там, возле фонтана, кучкойстояли ребятишки, завороженно уставившись на молодого смуглого человека, быстрои уверенно рисовавшего мелом на брусчатке странные силуэты. В них вообще-тобыстро угадывались животные и птицы, но диковинные какие-то…

— Ничего интересного, — сказал инспектор,перехватив его взгляд. — Таких здесь полно, разве что этот малый нефранцуз, а испанец, какая-то смешная фамилия, то ли Пирассо, то ли Пикассо.Политикой не интересуется, а закон преступает лишь иногда по утрам, когда сосвоей подружкой таскает от дверей домов позажиточнее оставленные разносчикамимолоко и булочки — понятно, от бедности. Забавно всё же. Теоретическирассуждая, любой из них, то ли этот Пирассо-Пикассо, то ли вон тот, Обербуре —колоритен, верно? — имеет шанс стать великим… но, вероятнее всего, обакончат жизнь в канаве из-за пылкой любви к горячительному… Ага!

Им навстречу, широко расставляя ноги, валкой матроскойпоходочкой двигался ещё один колоритный тип в широких саржевых штанах на манерморяцких, блузе и простонародной круглой кепи. Поравнявшись с ними, он, глядя всторону, показал большим пальцем себе за спину. И с тем же независимым видомпрошествовал дальше.

— Птичка в гнездышке, — сказал Ксавье. —Наконец-то… Господин майор, я подумал и решил… Я всё же пойду с вами.

— Стоит ли? — мягко сказал Бестужев. — С меняспрос невелик, а вас в случае чего ждут серьёзные неприятности…

— Наплевать, — молодой инспектор упрямо вздёрнулподбородок. — Особой опасности нет, но всё равно, я не могу пустить вастуда одного. Честь мундира, знаете ли…

Лицо у него стало непреклонно решительное. Дело, конечно,было не в желании проконтролировать иностранца — не перевелись ещё средифранцузского дворянства благородные люди, чёрт побери…

Они поднялись на второй этаж по узкой витой лестнице с потемневшимидеревянными перилами, Бестужев огляделся и, обнаружив слева от двери ручкузвонка, несколько раз дёрнул цепочку. Слышно было, как внутри звякаетколокольчик.

Дверь распахнули едва ли не мгновенно, мужской голоспроизнёс на ходу едва ли не воркующе:

— Ты что-то забыла, малышка?

И со вполне понятным удивлением уставился на двухнезнакомцев, которых узрел вместо ожидаемой персоны женского рода. Это былвысокий молодой человек без пиджака, воротничка и галстука — но его костюм,даже незавершённый, сразу выдавал светского щёголя с безукоризненным вкусом.Энергичное красивое лицо выражало незаурядный ум. Моментально верилось, чтоэтот обаятельнейший аферист способен пустить пыль в глаза даже людям с богатымжизненным опытом… а впрочем, не знай Бестужев заранее, кто он такой,обязательно подумал бы, что человек перед ним приятный, приличный во всехотношениях, достойный доверия… Одним словом, высочайшего полёта мошенник,воистину Рокамболь…