уже лишним, но вместо того, чтобы сделать мне непристойное предложение, которого я в глубине души опасалась, он произнес:

– Я не предполагал, что раскрою кому-то свой секрет, но вижу, что у вас редкостная тяга к письму и есть дар – на свой лад оценивать высоту букв и форму засечек.

Я поняла, что, должно быть, выдержала экзамен и сейчас, в качестве награды, услышу историю о Мастере Николасе.

В молодости Ханс-Георг Скай несколько раз посещал Венецию и Флоренцию, поскольку интересовался ранними итальянскими печатными шрифтами. Во время одной из таких поездок ему в руки попал старинный манускрипт – он не хотел рассказывать мне, каким образом, сказал только, что мне лучше не знать. Я пришла к выводу, что ради этого документа ему пришлось пройти через утомительные и опасные испытания.

– Я знаю, что люди зовут меня Святым Георгием, – сказал он полушепотом, и кубики льда звякнули в стакане. – Но никто не знает, что я и вправду убил дракона, чем и заслужил это прозвище.

Рукопись принадлежала перу Мастера Николаса, в настоящее время забытого пуансониста первой половины шестнадцатого века.

– Хотите верьте, хотите нет, – сказал мой учитель, серьезно глядя на меня, – но существует книжный шрифт, который лучше любого из нынешних. И у меня есть доказательство.

Он указал на небольшой сундук, который находился в глубине комнаты, в полумраке.

– Мое утверждение к тому же не лишено логики. Если поразмыслить, как письмо, алфавиты развились из иероглифов и клинописи, то стоило бы понять, что через тысячу лет письмо будет выглядеть иначе, чем в наши дни. И здесь, в этой рукописи, которая случайно попала мне в руки, заложен ключ к великим возможностям.

Одетый во все белое и старомодно галантный, Ханс-Георг Скай внезапно напомнил мне дедушкиного рыцаря – Баярда – которого прославили военные подвиги именно в Италии. Глаза моего собеседника полыхнули еще ярче. И я впервые увидела в них намек на страх. Он нервно перебирал лежащие на столе между нами свинцовые литеры и рассказал, что после последнего посещения Венеции неоднократно чувствовал за собой слежку. К моему удивлению, он начал беспокойно оглядываться и коситься на окно, будто поделившись лишь малой толикой всей истории, уже подверг нас опасности. Он наклонился ко мне и понизил голос.

– Мало того, – сказал он, – могу поклясться, что кто-то пытался толкнуть меня под поезд в метро.

Решительно отпив из стакана и как будто посоветовавшись с луной, он заявил, что однажды в него стреляли; проходя через парк Вигеланна как-то вечером, он слышал, как просвистела пуля – оружие, видимо, было с глушителем.

– Но кто? – спросила я.

Он вскинул ладони вверх. Мол, меньше знаю, крепче сплю.

Я только улыбнулась. Подумала, да он параноик. Так вот почему он всегда говорит шепотом. Кстати, в первом семестре в академии он дал нам престранное задание. Он раздал присутствующим «письма от террористов», где все буквы были вырезаны из журналов и газет, и попросил нас идентифицировать шрифты.

Когда я собиралась уходить, мне показалось, что он вот-вот меня обнимет и нам обоим сделается неловко; но стоило мне представить, как он сейчас раскинет руки и обовьет меня, он вытянул ладонь вперед для вежливого прощания. Прощания ли? Мне больше показалось, что он меня благословил; заверил в том, что вопреки всем сомнениям моя чрезмерная восприимчивость к письму – не болезнь. Не проклятие. Впрочем, не знаю. Я отнюдь не уверена.

* * *

Во Франции в пятидесятые годы в окрестностях Венсенского леса орудовал насильник, и полиции не удавалось его поймать. Этот преступник, Пьер Папин, был сотрудником зоопарка. Однажды ночью, когда он напал на девушку и заткнул ей рот кляпом, ему захотелось, чтобы за его злодеянием кто-нибудь наблюдал. Потащив девушку за собой в зоосад и заведя ее в вольер к обезьянам, он надругался над несчастной, а затем заколол ее перед клеткой шимпанзе. На следующий же день его арестовали сотрудники полиции, которые нашли орудие убийства у него в подполе. Оказалось, хоть Пьер Папин и отказывался в это верить, что одна из шимпанзе написала кровью девушки РР на полу вольера.

Я должна была навестить Ханса-Георга Ская в третий раз, зимой, но так и не успела этого сделать. Уже издали я увидела, что его дом охвачен огнем. Я и раньше об этом думала – особенно когда он поджигал свои сигариллы золотой зажигалкой: крошечная искра, и пафф! – вся эта развалюшка вспыхнет как спичка. Как сейчас. Подлинная иллюминация. Поскальзываясь, я ринулась к полыхающему дому у реки и добралась туда за несколько минут до приезда пожарных. Ханс-Георг Скай лежал на спине в снегу. Он стонал от боли, но я увидела, что он машет рукой, подзывая меня. Он сильно обгорел, до неузнаваемости. От белого костюма остались черные ошметки ткани. Огонь отражался в четырехугольных стеклах очков, которые все еще сидели на носу. Я сняла перчатки и дотронулась пальцами до его лица. Я не знала, что мне делать с человеком с такими ожогами, но первая помощь его и не интересовала; он что-то шептал, еще тише обычного; он приказал мне бежать внутрь и уберечь сундук.

Я поняла, что это важно. В прихожей пожара не было. Я аккуратно ступила туда и огляделась. Меня обдало жаром из гостиной. Яркий свет слепил глаза. Вся та часть комнаты, которая выходила к реке, полыхала. Я обнаружила сундук – размером с небольшой чемодан – неподалеку. Должно быть, Ханс-Георг Скай сумел выволочь его прежде, чем жар или ожоги вынудили его сдаться. Секунды отделяли ларь от того, чтобы его поглотил океан огня. Жар был сильнее, чем от громадных, будто из Преисподней, костров в ночь Солнцестояния, к которым я в детстве все норовила подойти поближе. Я прыгнула, почти вслепую, и схватила находку. Отпустила так же быстро и взвыла. Ларец был металлическим, ручки тоже. В голове пронеслась мысль обернуть его чем-нибудь, но дом мог обрушиться в любую минуту. Я собралась с духом, подняла ларь и выкатилась из дома, швырнув его перед собой, крича от боли. Ощущение было такое, будто я искупала ладони в крутом кипятке. Я сунула их в снег, дожидалась, пока услышу тот же шипящий звук, какой издавал металлический ларь поодаль.

– Возьмите его, – прошептал обожженный силуэт Ханса-Георга Ская.

Он даже смог положить руку мне на плечо.

– Заберите и никому не показывайте, Сесилиа. Он ваш.

Я знаю, это может прозвучать надуманно, но у меня было ощущение, что меня посвятили в рыцари.

Я пробыла там до тех пор, пока