посмотрел на просвет: какое-то короткое слово и вопросительный знак. Покопавшись в корзине для бумаг, стоявшей около стола, я обнаружил ту самую верхнюю наклейку, смятую в комок. Вынул, развернул. Да, четыре буквы и вопрос.

СТИБ?

Кто или что такое этот СТИБ? Или, может быть, какое-то место? Не знаю.

Я сунул записку в карман и продолжил рыться в ящике: несколько кредиток, книжки о бизнесе, лосьон после бритья, открытая пачка презервативов. Я закрыл ящик и отошел от стола.

С фотографий на стене в основном смотрел юный Бен и члены его семьи: отец, мать и незнакомая девочка, наверное, младшая сестра. На одном снимке они сидели за столиком открытой веранды приморского ресторана. Расслабленные и загорелые, а на заднем плане синело летнее море. На другой все четверо стоят, улыбаясь и держась за руки, на фоне волшебного замка в Диснейленде. На третьей они на фоне Сиднейской оперы. Еще на одном снимки Бен с челкой и в очках принимает грамоту из рук учителя в старомодной мантии и квадратной университетской шляпе, на пиджаке у юного Бена виднеется значок «Отличник». Фотографии казались какими-то нереальными.

Бен рассказывал, что был бойцом с детства. Эдакий крутой северянин, переживший суровые деньки в школе, а теперь готовый показать нам, тюфякам-южанам, как нужно делать дела. Но похоже, что это – как и очень многое за последние дни – оказалось выдумкой. На самом деле Бен провел детство в престижной частной школе, а летом путешествовал с родителями по дорогим курортам.

Вернулась Бет с бокалом красного и чашкой чая на блюдце. Передав мне чашку, она уселась на кожаный диван и подняла бокал.

– Ну, за успешный брак, – сказала она без тени веселья.

Я сделал глоток чаю и указал на фотографии.

– Это Бен? Я думал, он ходил в обычную школу для бедняков.

– Боже упаси! Его отец же был директором крупной транспортной компании, куча денег.

– Но он всегда рассказывал… Знаешь, про то, как вырос в бедности и всего добился сам. Говорил, что отец был рабочим на верфи, а не топ-менеджером.

Бет пожала плечами:

– Да, такой уж Бен. Все как обычно. Через некоторое время привыкаешь.

Не то чтобы я сильно удивился, что история про «вышел с низов, всего добился» оказалась выдумкой. Я уже начал понимать, что врал Бен много и по разным поводам. Но вот так вот столкнуться лицом к лицу с очередным обманом было странно. Хотя в общую картину того, что я узнал за последние дни, все это отлично укладывалось.

Правду битвы определяет победитель.

Да, это действительно в его стиле. Для Бена правда не была чем-то однозначным и постоянным, ее можно было менять, гнуть, как ему было удобно. Чтобы добиться желаемого.

Тут я заметил фотографию их с Бет дочери.

– Кстати, как дела у Элис?

– Нормально.

– Ты ей рассказала?

– Да про отца она и так все знает. Она умная и внимательная, так что даже рассказывать ничего не надо. Она и в его настроении разбирается куда лучше меня, да и шутки его в отличие от меня понимает. Они часто даже разговаривают и ведут себя одинаково. Общие словечки, модные у молодежи сокращения в переписке. – Бет улыбнулась, но улыбка быстро потухла. – Знаешь, она настолько папина дочка, что это иногда пугает. В общем, я пока сказала, что отец уехал на несколько дней.

– Скучает по нему, наверное, – заметил я.

Бет собралась было сделать глоток вина, но замерла, не донеся бокал до губ. Она долго и пристально смотрела мне в глаза.

– Могу тебя уверить, что Элис ни в чем не виновата и не имеет ко всему этому никакого отношения, – произнесла она медленно и четко, не отводя взгляда. – Ни малейшего. Вообще.

– Конечно, конечно, я и не пытался ни на что намекать.

Только позже, когда я вновь прокручивал в голове наш разговор, до меня дошло, как странно звучала эта фраза. Словно ответ на вопрос, которого я не задавал. «Ни в чем не виновата». Будто Бет нужно было кого-то обвинить в случившемся.

– Знаешь, Бет, – сказал я. – Мы с тобой пострадавшие во всей этой истории. Это нас предали.

Она сделала глоток и после долгой паузы кивнула.

– Но наверняка были какие-то признаки, что назревает нечто нехорошее, – тихо проговорила она. – Похоже, я была плохой женой, не смогла сделать его счастливым, не смогла удовлетворить настолько, чтобы ему не пришлось искать счастья на стороне. Изменять с моей лучшей подругой.

– Ты не виновата, не кори себя.

– Понимаешь, просто он занимался своими делами – и очень успешно, – а я своими: ребенком, домом, у меня были хобби и работа тоже. Я все время что-то делала, и все было хорошо.

– Да, вот и мне казалось, что у нас с Мел все хорошо.

– Я просто хочу, чтобы он вернулся. Все остальное неважно.

До меня дошло, что Бет ни разу не сказала, что выставит Бена, ни разу. Не грозилась поменять замки, выкинуть его костюмы или продать машины. Ни слова о разводе или даже просто о разрыве отношений. Он предал ее, нарушил брачные клятвы, унизил, но вся злость, которую мы видели в воскресенье, куда-то улетучилась. Я, конечно, тоже ни о чем таком не думал, но Бет, казалось, безоговорочно сдалась, и мне было ее ужасно жалко.

Саму Бет я знал плохо, но всегда воспринимал их с Беном как некое единое целое. Она была в его тени, эдаким тихим совершенством рядом с ним. Но сейчас, в самый черный день, я увидел ее настоящую: добрую, достойную, великодушную женщину, которая не просила многого и уж точно не заслужила того, что на нее обрушилось. Ей было одиноко и больно.

– Ты вот так вот просто примешь его обратно?

Бет утвердительно кивнула. Я впервые заметил, какие у нее потрясающие глаза глубокого зеленого цвета. Она была красива, умна, добра, но было в ней еще что-то. Какая-то доверчивость и уязвимость, открытость и наивность, и это невероятно привлекало. Мне хотелось защитить ее, сделать так, чтобы ей не было больно.

– Я найду его, Бет. И заставлю вернуться к тебе.

На лице ее промелькнула тень надежды, но очень быстро погасла. На это было невыносимо смотреть.

– А если он не хочет возвращаться?

– Чего он хочет, а чего – нет, сейчас неважно. Выбора у него не будет.

По дороге к выходу я вспомнил, как Бет рассказывала про встречу с Алексом Колником, когда тот заявился к ним домой, и что-то у меня в голове щелкнуло. Машина