– Нам ничего не известно наверняка. Ферал прав. Пока слишком рано для беспокойства. Сегодня я соберу всю возможную информацию, и завтра мы решим, нужно ли нам продолжать этот разговор. А сейчас время ужина.

– Я не голодна, – покачала головой Руби.

Как и Сарай, но она надеялась, что если они смогут вести себя нормально, то и почувствуют себя нормально. Хоть немного. Но довольно трудно чувствовать себя нормально, когда с противоположной стороны стола тебя прожигает взглядом призрак.

– Минья… – начала она. Ей претило быть любезной, но девушка взяла себя в руки. – Пожалуйста, ты не могла бы отпустить Ари-Эйла, чтобы мы поели в спокойствии?

Она не просила отпустить его навсегда. И так было ясно, что Минья намерена оставить его, хотя бы для того, чтобы мучить Сарай.

– Ну, раз уж ты так вежливо попросила, то конечно, – ответила Минья столь же любезным голоском, но с оттенком насмешки. Визуально ничего не произошло, но призрак внезапно опомнился и вышел из обеденного зала. Наверное, Минье надоело играть, поскольку он не шаркал и не боролся с ней на каждом шагу, а буквально испарился, исчезнув из виду.

– Спасибо, – сказала Сарай, и они пошли внутрь.

Сегодня на ужин был не кимрильский суп, хотя Сарай сомневалась, что Руби осмелилась бы высказаться в его сторону. Девушка вела себя нетипично тихо, и Сарай могла представить тональность ее мыслей. Чего уж там, у нее самой в голове воцарился мрак, а ее даже не заставляли сжигать людей живьем. Ферал сказал правду. Им ни за что не выиграть в битве. Когда их найдут, ни один сценарий не подразумевал того, что они продолжат жить дальше.

После ужина она решила не задерживаться в галерее и попросила Руби согреть ей воды.

В каждой спальне находилась ванная комната с глубокими бассейнами из мезартиума, но вода больше не поступала по трубам, и поэтому приходилось пользоваться медными тазиками в дождевой комнате. «Дождевая комната» – это помещение рядом с кухней, в котором Ферал вызывал тучи. Вдоль стен расставили бочки, а в слив в полу стекала лишняя вода, перенаправляясь в сад. Кэм, призрачный лакей, рассказал, что раньше эта комната предназначалась для разделки туш, и по сливу стекала кровь, а на больших крюках на потолке висело мясо. Теперь там не осталось ни капли крови, как и в яслях или коридорах. Одним из первых приказов Миньи призракам после Резни было отмыть всю кровь.

Сарай перелила в тазик воду из ведра, а Руби уперлась в его бока руками и зажгла их. Только ладони – словно держала огненные шары. Медь прекрасно проводит тепло, и вскоре от воды пошел пар и Руби ушла. Сарай опустилась в воду и начала мыть волосы мылом, приготовленным Старшей Эллен из садовых трав, будто ее телу, а не сознанию нужно было выйти из цитадели. Девушка даже нервничала, как перед знакомством с новыми людьми. Знакомством, ха! Она собиралась шпионить за ними и внедряться в их разумы. Они не увидят, не ощутят ее присутствия. Как всегда. В Плаче она становилась призраком – свободным, невидимым, бесплотным, несущественным, как шепот.

Вернувшись в комнату, Сарай надела сорочку. Глядя в зеркало, обнаружила, что разучилась видеть себя не со стороны. Она видела лишь то, что увидели бы люди. Уже не девочку – еще не женщину. Они не заметят ее одиночества, страха или смелости, не говоря уж о человечности. Для них она всего лишь бесстыдство. Несчастье.

Божий отпрыск.

И в эту секунду ее что-то охватило. Непокорство. Взгляд прошелся по гардеробной. Мимо сорочек и жутких платьев, головных уборов, вееров и горшочков с маминой краской для лица, мимо всех зловещих атрибутов богини отчаяния. И когда Сарай вышла, Младшая Эллен, которая принесла ей чай, ойкнула и чуть не уронила поднос:

– Ох, Сарай, ты меня напугала!

– Это всего лишь я, – ответила девушка, хотя сама до конца себя не узнавала. Раньше у нее никогда не появлялось желания хоть в чем-то походить на мать, но сегодня она нуждалась в толике божественной свирепости. Поэтому она нарисовала черную полосу на глазах, от виска до виска, и хорошенько взъерошила рыжевато-коричные волосы.

Сарай повернулась к террасе, которая находилась на правой руке гигантского металлического серафима, и пошла навстречу ночи и новоприбывшим.

Сарай выпустила своих мотыльков в Плач, и они вихрем помчались вниз. В любую другую ночь они разделялись, охватывая весь город, но не сегодня. Она хотела полностью сосредоточиться на новоприбывших. Сегодня жители Плача не заплачут из-за нее.

Призрак Ари-Эйла сказал им – ну, или был вынужден сказать, – что фаранджей собирались поселить в Ратуше торговцев, где для их проживания подготовили целое крыло. Сарай никогда прежде туда не летала. В ратуше никто не жил, поэтому спящих она там не искала, и ей потребовалось несколько минут, чтобы найти нужное крыло. Место было роскошным, с большим центральным зданием, увенчанным золотым куполом, и стенами из местного медового камня, вырезанного в традиционном стиле. Плач не из тех городов, что боялись орнаментации. Столетиями резчики украшали каждую каменную поверхность узорами, мифическими созданиями и серафимами.

Изящные открытые павильоны соединялись крытыми проходами к надворным пристройкам, увенчанным маленькими куполами. Там журчали фонтаны и некогда рос большой фруктовый сад с цветами, но все завяло из-за треклятой тени.

Когда-то весь город был как сад. Но не теперь. В голове Сарай пронеслась мимолетная мысль, что Орхидейная ведьма могла бы привести его в порядок.

Если бы не тот факт, что ее убьют на месте.

Первым делом мотыльки проверили двери террасы, большинство из которых оказались заперты и слишком хорошо изготовлены, чтобы пойти трещинками, через которые они могли бы пролезть. Пришлось залетать через дымоход. Комнаты внутри были шикарными, как и подобает для первой иностранной делегации, прошедшей дальше Пика. На протяжении веков город славился по всему миру своим мастерством, и эти помещения могли бы послужить образцом: полы из золотых и лисовых мозаик укрывали красивейшие ковры, простыни были украшены вычурной вышивкой, на стенах нарисованы фрески, на потолке виднелись резные балки, а полки полнились разнообразными удивительными предметами, и все они – произведение искусства.

Но Сарай пришла сюда не ради искусства. В одиннадцати жилых комнатах она насчитала тринадцать спящих, одна из которых была не фаранджи, а тизерканской воительницей Царой, свернувшейся в хрупких объятиях маленькой девушки с очень короткими пушистыми волосами. В общей сложности выходила дюжина чужаков, большинство из которых оказались затхлыми стариками. Среди них пребывала еще одна женщина: не такая юная, не такая маленькая, и спала она рядом с коренастым мужчиной. Вот все парочки и все женщины; остальные были мужчинами и спали в одиночестве. Чуть больше половины храпели. Чуть меньше половины дурно пахли. Отличить тех, кто смыл пыль пустыни, было легко по слою коричневой пены на стенках ванны от многих недель без мытья. Те же, чьи ванны остались чистыми, просто еще не смыли с себя грязь, и Сарай брезговала усаживать на них своих мотыльков. Высоко в небе ее носик сморщился, словно она сама чуяла мощное мужское зловоние.