Распределив всех мотыльков по небольшому количеству комнат, она смогла подробно изучить каждого человека с нескольких точек обзора. Двое чужаков выглядели настолько похожими, что на секунду это сбило Сарай с толку – будто две группы мотыльков передавали ей одну и ту же информацию. Но мужчины просто оказались близнецами. Один фаранджи был особенно некрасив, даже во сне на его лице с поджатыми губами застыло недовольное выражение. А другой напоминал линяющую рептилию, кожа его шелушилась завитками мертвой кожи. Его костяшки скукожились от ожогов, как расплавленная восковая свечка, и от него пахло как от трупа животного. От гладкокожих девушек пахло куда приятнее. На уровне пупка Цары Сарай увидела элилит, которую наносили всем девочкам Плача, когда они становились женщинами. Ее татуировка изображала змею, пожирающую свой хвост, что символизировало цикл разрушения и возрождения – она стала очень популярной после свержения богов. Старшая пара носила одинаковые золотые кольца на своих грубых, мозолистых безымянных пальцах, и под ногтями мужчины, как у Спэрроу, виднелись темные полумесяцы от работы с грунтом. Грунт был и в комнате: элегантный столик полностью заставили десятками маленьких мешков из холстины, наполненных саженцами, и Сарай задумалась, как растения могли фигурировать в планах Богоубийцы по завоеванию цитадели.

Дюжая доля внимания Сарай задержалась на одном из спящих, хоть и не по ее воле. Процесс был инстинктивным, ее сосредоточенность кочевала от одних стражей к другим по мере необходимости. Но тут причиной послужила не необходимость. Этот чужак не казался важнее других. Он просто был красивее.

Он был золотым.

Сарай никогда не видела такого оттенка волос. В Плаче, где волосы у всех черные, даже ее рыжевато-коричные смотрелись необычно, но его волосы были цвета солнца, достаточно длинные спереди и слегка вьющиеся, отчего так и хотелось намотать их на палец. Помимо девушки, спящей с Царой, он был единственным молодым фаранджи, хоть и не таким юным, как Сарай. С княжеским видом, широкоплечий, он задремал на подушках с открытой книгой на голой груди. Через глаза мотыльков Сарай увидела, что на обложке изображена ложка со звездами и мифическими созданиями, но ее внимание привлекло лицо незнакомца, которое могло считаться таким же произведением искусства, как коллекция чудес в комнате. В его чертах чувствовалась такая изящность, такая идеальная форма каждого уголка и изгиба, что он казался почти нереальным. Как музейный экспонат.

Девушка напомнила себе, что спустилась сюда не восхищаться красотой чужака, а разузнать, кто он и какую угрозу представляет – то же касалось всех остальных, чей скромный вид не был столь привлекательным. Она посмотрела на каждого из них и увидела просто спящих людей – таких уязвимых с их приоткрытыми ртами и длинными пальцами ног, выглядывающими из-под одеяла. За небольшим исключением они выглядели чуть ли не нелепо. Не может такого быть, чтобы они представляли смертельную угрозу!

Довольно. Она ничего не узнает о гостях Богоубийцы, если будет просто на них пялиться. Пора заглянуть внутрь.

В одиннадцати комнатах, где спали тринадцать человек – десять мужчин и три женщины, одна из которых не была чужой, а посему не в счет, – мотыльки, облепившие стены и кроватные столбики, встрепенулись и взлетели, пересекая небольшое расстояние и приземляясь на плоть. Никто из людей не почувствовал легких, как перышко, лапок крылатых созданий, умостившихся на их лбах и скулах, не говоря уж о планомерном вторжении Музы ночных кошмаров в их разум.

Невидимая, бесплотная, несущественная, как шепот, Сарай скользнула в их сны, и то, что она там обнаружила в последующие часы, доказывало, что незнакомцы были отнюдь не нелепыми.

И действительно представляли для нее смертельную угрозу.

* * *

Азарин жила в апартаментах над пекарней в Ветропаде – районе, названном в честь слив, падающих с деревьев богов. Она поднялась по лестнице со стороны дворика, где пекарня и прилегающая таверна поставили свои мусорные контейнеры. От них разило, но был и другой запах, связанный с Ветропадом: запах брожения. Сливы падали беспрестанно, словно деревья заколдовали и теперь они никогда не умрут.

Азарин ненавидела сливы.

Она вставила ключ в замок, открыла дверь и прошла внутрь. Двухгодичный слой пыли окутал всё вокруг. Одеяла заплесневели, ящики пустовали. Ее мама или сестры позаботились бы о доме, но пригласи их она – и неприятного разговора не избежать. Собственно, поэтому она и жила в одиночестве, хотя могла переехать к любой из них или даже выйти замуж и завести семью, пока не стало слишком поздно.

«Я уже замужем», – говорила она – и что им на это ответить? В каком-то смысле это правда, даже если муж освободил ее от клятвы, данной восемнадцать лет назад, когда она была еще юной девушкой. На то время ей исполнилось шестнадцать, а Эрил-Фейну – всего семнадцать. Каким же он был красавцем! Они были слишком молоды для брака, но это их не остановило. В тени Мезартима каждая минута казалась бесценной, и они просто не могли больше ждать.

О, эти воспоминания! Они поднимались из-под обломков, быстрые и достаточно острые, чтобы заколоть ее: воспоминания о том, как Азарин хотела его так сильно, что не представляла без него ночей. А вскоре наконец и не пришлось.

Их брачная ночь. Какими юными и нежными они были, какими нетерпеливыми, неутомимыми и пылкими. Пять ночей. Вот и все, что у них было: пять ночей восемнадцать лет назад. Вот и весь ее брак. И… то, что случилось после.

Азарин уронила вещи на пол и осмотрелась. Маленькие, душные и тихие, ее комнаты разительно отличались от Эльмуталет. Здесь была гостиная, спальня и небольшая кухня с туалетной комнатой. После того как Азарин обустроила фаранджей в ратуше, она зашла в гости к сестре, чтобы повидаться с семьей и поужинать. Она нуждалась в ду́ше, но это может подождать до утра. Женщина направилась прямиком к кровати. Где восемнадцать лет назад провела пять нетерпеливых, неутомимых, пылких ночей со своим прекрасным юным мужем, прежде чем боги забрали его.

Тишина давила со всех сторон. Азарин представила, что чувствует тень, вес и давление цитадели над собой. Это был вес и давление всего, что в ней произошло – и всего, что не произошло из-за нее.

Она не переодевалась, просто сняла ботинки и потянулась к рюкзаку – в маленький кармашек, вшитый специально для хранения ее самого заветного имущества.

Кольца из потускневшего серебра. Азарин надела его, как всегда делала по ночам, положила ладони под щеку и стала ждать, когда сон примет ее в свои объятия.

* * *

В миле, или где-то около того, на улице, выложенной лазуритом, прямо как в детских сказках старого злобного монаха, в доме куда менее роскошном, чем Ратуша торговцев, и куда более уютном, чем апартаменты Азарин, Лазло только готовился ко сну. Через час уже взойдет солнце. Он не собирался так засиживаться – но что он мог поделать?

Он же здесь!

– Есть только один способ отпраздновать конец такого путешествия, – сказала ему хозяйка, когда познакомилась с ним в Ратуше торговцев и забрала к себе домой. – Это едой, ванной, кроватью – и все это в любой очередности, какую предпочтешь.