А посему – как долго им осталось, прежде чем летающие машины поднимутся в воздух, доставляя захватчиков на садовую террасу и плоскую ладонь серафима, где прямо сейчас стояла Сарай?

«Завтра мы решим, нужно ли нам продолжать этот разговор», – сказала она остальным прошлым вечером, пока Минья запугивала их своими страстными речами о борьбе. Что ж, им нужно его продолжить, и как можно быстрее, хотя вряд ли это принесет какую-то пользу. Сарай затошнило.

Наверху в цитадели она вновь принялась неустанно ходить взад-вперед. Ее глаза оставались распахнутыми, но окружающий мир размывался. Рядом никого не было, но девушка понимала, что остальные ждут ее. Если они и сумели поспать, то встанут пораньше, чтобы поговорить и выслушать ее рассказ, как только вернутся мотыльки. Вдруг они прямо сейчас стоят по другую сторону ее шторки? Оставалось надеяться, что они подождут, пока она не будет готова.

Сарай подумывала призвать своих мотыльков обратно. Восточный горизонт уже начал бледнеть, а они умрут с первыми проблесками солнца. Но у нее осталось еще одно незаконченное дело. Она откладывала его всю ночь.

Пора нанести визит Богоубийце.

Сарай множество раз приходила к этому окну. Больше, чем к любому в Плаче. Окно принадлежало ее отцу, и девушка редко пропускала его в своих ночных вылазках.

Но приходила она, чтобы помучить – их обоих, пока пыталась представить себя в роли ребенка, которого отец любил, а не жаждал убить.

Окно оказалось открытым. Перед ней не было преград, но Сарай замешкалась и посадила мотылька на подоконник, чтобы заглянуть внутрь. В узкой комнатке места было маловато, помещались только шкаф для одежды, несколько полок и кровать с чистым, туго набитым перьями матрасом, накрытым одеялом ручной работы. Через окно проникало достаточно света, чтобы разогнать мрак, и Сарай увидела темное очертание. Плечо, опущенное вниз. Он спал на боку, спиной к ней.

Сердца в теле Сарай встрепенулись. Она нервничала и даже смущалась, словно сейчас между ними произойдет некое воссоединение. Одностороннее, по крайней мере. С его отъезда прошло два года, и для Сарай они были огромным облегчением, поскольку это освободило ее от постоянных преследований Миньи. Каждый день – каждый день! – девочка требовала, чтобы ей рассказали, что снилось Богоубийце и какие ужасы нагнала на него Сарай. Независимо от ответа, она всегда была недовольна. По ее мнению, Сарай должна была наслать на отца такой катаклизм кошмаров, чтобы его разум раскололся и он навеки остался во тьме. Она хотела, чтобы Сарай свела его с ума.

Богоубийца всегда представлял для них угрозу – самую главную. Он сердце Плача, освободитель народа и его величайший герой. Никого так не почитали и не любили, как этого человека. Поэтому он обладал большой властью и являлся самым опасным из всех. После восстания и освобождения люди были очень заняты. В конце концов, им нужно было оправиться после двух столетий тирании. Им пришлось создавать государство с нуля, в том числе законы и систему правосудия. Возобновлять оборону, гражданскую жизнь, промышленность и хрупкую надежду на торговлю. Армия, храмы, гильдии, школы – все нуждалось в восстановлении. Работа заняла годы, и все это время над их головами маячила недосягаемая цитадель. У жителей Плача не оставалось выбора, кроме как трудиться над тем, что можно изменить, и смириться с тем, что изменить нельзя, – иными словами никогда не греться в лучах солнца, не учить детей созвездиям и не собирать фрукты с собственных плодовых деревьев. Они подумывали о том, чтобы переместить город из тени, начать жизнь заново где-то в другом месте. Уже даже выбрали территорию у реки. Но их связывала слишком глубокая история, чтобы просто сдаться. Эта земля была отвоевана для них ангелами. В тени или нет, но она священна.

В то время у них не хватало ресурсов, чтобы снести цитадель, но они не собирались мириться с ней вечно. Когда-нибудь вся их решимость направится на небо. Богоубийца не успокоится.

«Если ты не прикончишь его, – говорила Минья, – то он прикончит нас».

Так Сарай стала ее добровольным оружием. С алой Резней, обливающей кровью сердца, она стремилась к лучшему – и добилась худшего. Сколько ночей она обволакивала Эрил-Фейна мотыльками и высвобождала каждый кошмар из своего арсенала? Волны ужаса, армии монстров. От напряжения его тело становилось жестким, как доска. Зубы громко скрежетали в сжатой челюсти. Никто и никогда не зажмуривал глаза так крепко, как этот человек. Казалось, они вот-вот лопнут. Но у Сарай не получалось его сломить; она даже крика не удостоилась. У Эрил-Фейна был собственный арсенал кошмаров; едва ли он нуждался в ее помощи. Страх был наименьшим из них. Раньше Сарай не понимала, как страх может быть наименьшей из пыток. Но воина разрывал на части стыд. Отчаяние. Не было такой тьмы, которая могла бы сравниться с тем, что он уже пережил. Эрил-Фейн пробыл три года с Изагол Ужасной. Он слишком многое вынес, чтобы сойти с ума от снов.

Это было странно. Каждую ночь Сарай делила свой ра-зум на сотню кусочков, мотыльки разносили ее сознание по всему городу, и когда они возвращались, она снова чувствовала себя полноценной. Проще простого. Но что-то произошло, когда она начала мучить своего отца – другой вид внутреннего раскола, который невозможно устранить к концу ночи.

Для Миньи всегда будет существовать только Резня. А как же то, что было до нее? Похищенные девушки, потерянные годы, сломленные люди. И всегда, всегда – жестокие, беспощадные боги.

Изагол заглядывала в душу и играла на эмоциях как на арфе.

Лета копалась в разумах, лишая воспоминаний и проглатывая их целиком.

Скатис приходил к двери, чтобы забрать чью-то дочь.

Скатис приходил к двери, чтобы вернуть ее домой.

Роль ненависти, как понимала Сарай, заключалась в том, чтобы подавить сострадание – закрыть дверь в свою душу и забыть о ее существовании. Если чувствуешь ненависть, то способен наблюдать и даже совершать насилие, при этом не ощущая ничего, кроме, пожалуй, мерзкого оправдания.

Но в какой-то момент… здесь, в этой комнате… Сарай подумала, что утратила эту способность. Ненависть подвела ее – а это все равно что потерять щит в бою. Как только ее не стало, все страдания взошли на поверхность и одолели ее. Это было слишком.

Тогда-то кошмары и обернулись против своей хозяйки и она начала пить люльку.

С глубоким вздохом Сарай подняла мотылька с подоконника и отправила в полет – единственный клочок тьмы во мраке. Все свое сознание она сосредоточила в этом страже и поэтому практически чувствовала, что находится там, парит всего в сантиметре над плечом Богоубийцы.

Вот только…

Она едва разобрала, какое чувство завибрировало первым от небольшого потрясения и тревоги, но ей сразу же стало ясно…

Это не Богоубийца.

Очертание тела под одеялом не совпадало. Как и запах. Кто бы это ни был, он меньше Эрил-Фейна, из-за чего матрас проседал не так глубоко. Приспособившись к скудному окружающему свету, Сарай смогла разобрать темный веер волос на подушке, но не более.