Женщину звали Сухейла. Ее белые волосы были короткими, как у мужчины, а лицо представляло собой идеальный образец того, что можно быть красивым, не будучи красивым. Она излучала доброту и такую же жизненную энергию, как Эрил-Фейн, но без тени, нависшей над ним с приближением к Плачу. В ней чувствовалась серьезность, но не мрачная и не скучная. В уголках ее глазах образовались такие же морщинки от смеха, как у сына, только более глубокие. Женщина была низенькой и подвижной, одетой в красочную расшитую тунику, украшенную кисточками и собранную широким узорным поясом. Диски из кованого золота на ее висках соединялись тонкими цепочками на лбу.

– Вы здесь очень желанный гость, молодой человек, – сказала она с такой сердечной искренностью, что Лазло почувствовал себя так, будто вернулся домой.

«Дом» – об этом он знал не больше, чем о матерях. До сегодняшнего дня у него никогда не было дома. Что же насчет его предпочтений – это тоже было в новинку. Бери что дают – и будь благодарен. Как только этот посыл действительно укореняется, воображать, что твои предпочтения могут волновать других людей, кажется тщеславным.

– В любом порядке, который кажется логичным, – ответил он, хотя прозвучало это больше как вопрос.

– К черту логику! Можешь поесть в ванной, если хочешь. Ты это заслужил.

У Лазло никогда не было ванной, в которой ему хотелось бы засиживаться – купание в монастыре – это дрожь в тазике с колодезной водой, а в библиотеке – быстрый чуть теплый душ. И все же он понимал, что его грязь – непростительный изъян, и посему решил первым делом помыться. Так в возрасте двадцати лет он познал несравненное удовольствие от погружения в горячую воду.

Кто бы мог подумать!

Тем не менее от ужина в ванной он отказался – как и задерживаться в ней дольше, чем требовалось, чтобы помыться, – уж слишком ему хотелось продолжить разговор с Сухейлой. По дороге из ратуши она успела присоединиться к его довольно короткому списку фаворитов, наряду с Эрил-Фейном, Каликстой, Рузой и старым мастером Гирроккином. Но когда Лазло увидел, сколько еды ему наготовили, на поверхность поднялось его укоренившееся отречение. Женщина поставила на стол тарелки с маленькими жареными птичками, пирожными, сверкающими медом, кусочками мяса в ароматном соусе и свернувшимися ракообразными, насаженными на палочки. Там был салат из зерен и еще один – из зелени, блюдце с фруктами, полдюжины маленьких мисочек с разными пастами и еще полдюжины со специями, а калач оказался слишком крупным для стола, поэтому его повесили на крюк, приделанный специально для этой цели, чтобы человек мог просто потянуться и оторвать кусочек хлеба. Еще Лазло потчевали конфетами, пряностями, чаем, вином и… и всего этого было слишком много.

– Простите, что доставил вам столько хлопот, – сказал он, чем заработал строгий взгляд.

– Гости не хлопоты, – отрезала Сухейла. – Они – благословение. Вот когда тебе некому готовить – это грустно. Но худой юноша из Эльмуталет, которому явно не помешало бы поправиться, – это удовольствие.

Что еще он мог сделать, кроме как сказать «спасибо» и приступить к ужину?

Боже милостивый, он никогда не пробовал такой вкусной еды! А еще никогда так не наедался, никогда так долго не засиживался за столом, никогда столько не говорил и не чувствовал себя так комфортно с чужим человеком. Его знакомство с миром домов и матерей прошло чрезвычайно успешно, и хотя после первой прогулки по городу мечты Лазло думал, что теперь уже никогда не устанет, на самом деле он чувствовал себя изнеможенным, чего Сухейла не могла не заметить.

– Пойдем, – позвала она. – Я слишком долго тебя задерживала.

Ранее этим вечером он оставил свой дорожный рюкзак у двери.

– Нет-нет, давайте я! – поспешил вмешаться Лазло, когда женщина наклонилась, чтобы поднять его.

– Чепуха! – фыркнула она, и за эту долю секунды он успел увидеть, что у нее нет правой руки – только гладкое сужающееся запястье, хотя это нисколько не мешало ей поднять рюкзак и закинуть его на плечо. Лазло задумался, как же он мог не заметить этого раньше.

Сухейла показала ему на одну из зеленых дверей во дворе.

– Это комната моего сына, – сказала она, предлагая ему войти.

– О… Но разве он не захочет в ней жить?

– Сомневаюсь, – в голосе женщины слышалась грусть. – Скажи, как ему спалось… там? – Она туманно махнула рукой на запад, подразумевая, как предположил Лазло, весь остальной мир.

– Не знаю, – озадаченно ответил он. – Нормально.

Какой неадекватный ответ для обеспокоенной матери! «Нормально». Но откуда ему знать? Ему и в голову не приходило, что у Эрил-Фейна могут быть слабые места. Лазло вдруг осознал, что все это время смотрел на Богоубийцу как на героя, а не как человека, но герои, кем бы они ни были, тоже люди и такие же жертвы человеческих проблем, как все остальные.

– Это хорошо, – кивнула Сухейла. – Возможно, вдали отсюда ему стало лучше.

– Лучше? – спросил Лазло, вспомнив, как Эрил-Фейн отвел взгляд, когда признался, что плохо спит в Плаче.

– О, его мучают кошмары. – Сухейла отмахнулась и подняла руку к щеке Лазло. – Я очень рада твоему прибытию, мой мальчик. Сладких снов.

* * *

Мотыльки вылетели из дымоходов Ратуши торговцев.

До рассвета оставался час. Жители города постепенно пробуждались от сна. Пекари уже приступили к работе, на рыночную площадь тихо выкатывались тележки со свежими продуктами. Сарай не планировала надолго задерживаться во снах чужаков, но в них обнаружился такой чужеземный мир, полный видений, не поддающихся описанию, что она почти не заметила, как пролетело время.

Океан – необъятный простор. Левиафаны размером с замки, привязанные к понтонам, чтобы не сбежали на глубину. Шахты со светящимися камнями, напоминающими закопанный солнечный свет. Башни, похожие на бивни. Мужчины с волками на поводках, охраняющие ослепительные синие поля. Подобные образы говорили о мире за пределами ее понимания – о странностях на странностях, таких же неотличимых от буйных капризов воображения, как снежинки от корзины с кружевом, – и среди них крылись разбросанные ответы, которых она искала.

Кто эти незнакомцы и какую угрозу они собой представляют?

Что касается первого, они были мужчинами и женщинами, ведомыми идеями и одаренными интеллектом с редкими навыками. У одних были семьи, у других нет. Некоторые были добрыми, а некоторые нет. Сарай никак не могла узнать их за одну ночь. У нее создалось впечатление – не более. Но что же касается второго вопроса…

Сарай не могла оправиться от видений взрывов и различных механизмов, невероятно высоких башен – и девушек, покоряющих их, – магнитов, пил и мостов, колб с удивительными химическими веществами и… и летательных аппаратов!

«Они ведь не могут летать», – сказал Ферал, но, похоже, ошибся. Когда Сарай впервые увидела такой аппарат во сне одной из женщин-фаранджи, то отмахнулась от него как от фантазии. Сны часто полнятся полетами. Это ее не обеспокоило. Но когда она увидела тот же аппарат во сне мужа, пришлось присмотреться. Непонятная машина была обтекаемой, простой в исполнении и слишком подробной, чтобы случайно появиться в мечтах двух людей, и не важно, что они лежали в обнимку. Сны не могли перекочевать от одного спящего к другому. Было еще кое-что, убедившее Сарай. Она жила в небесах. Знала мир сверху, как не могли знать люди. Большинство снов о полете выглядели неправдоподобно – отражение заходящего солнца на верхушках облаков, приливы и отливы потоков ветра, вид мира с высоты птичьего полета. Но эта пара с мозолистыми руками знала, каково это. Сомнений быть не могло: они побывали в небе.