— Уносите, — сказал им. А Грязнову добавил: — Все остальное — после вскрытия. Или у вас имеются вопросы?

— Нет, больше не имеется, доктор. Лично мне все ясно. До свиданья…

— И подумал, что лучше, чтоб его никогда не было, этого свиданья.

Двое дюжих санитаров не без труда подняли тяжеленное тело и понесли в машину.

— Вам придется дать показания, — сказал участковый Грязнову. — Там Полозков, он сейчас подойдет…

— Не подойдет больше, — Грязнов отрицательно качнул головой. — Задержан он. А показания будете давать вы, Жигало. И не здесь, а, скорее всего, уже в Астрахани.

Участковый дернулся, словно от удара, и Вячеслав Иванович в упор уставился на него «ледяным» взглядом, как он это умел при допросах упорных преступников.

— Там сейчас спецназ из астраханского ГУВД работает. Вы что, капитан, шума вертолетных двигателей не слышали?

Тот растерялся.

— Слышал… Но тут часто летают… И полигон, и… рыбонадзор… иногда…

— Нет, это к нам в помощь прибыл спецназ, — как о чем-то постороннем, сказал Грязнов. — Они сейчас к чеченцам отправились. В крепость господина Дадаева. Саида мы еще утром взяли, а вот Ахмета будут брать они. Вы ж наверняка должны быть в курсе, станица-то ваша не так и велика?

— Н-нет, н-не знаю… — Он стал заикаться, вон как разволновался! Ну да, с него теперь и первый спрос.

— А вы, получается, первым обнаружили труп, капитан? Еще до того, как сюда прибыл Полозков?

— Так точно, я…

— А дальше что было?

— Ну… он примчался, и с ним — трое, этот вот, Негодуйло, Маркуша вон, и Селезнев.

Маркуша тут остался, а другие с Полозковым к Мамонтовой помчались, там, сказал он, преступник скрывается.

— А вы не объясните, почему он отсюда сразу в дом именно Евдокии Мамонтовой кинулся? С автоматами наперевес? Брать, как вы говорите, бандита, вооруженного до зубов. Кто его надоумил? Вы? — в упор спросил Грязнов.

— Н-нет, — совсем уже растерялся участковый и начал оглядываться, словно искал чьей-то помощи либо поддержки.

— Но кто же тогда? Чеченцы? Вы разве еще застали их здесь? — сурово сверля глазами капитана, давил Вячеслав Иванович.

— Н-нет… Тут никого уже не было… «Уже», — немедленно отметил Вячеслав Иванович.

— Так вы-то сами, капитан, откуда узнали? От кого? Почему сюда пришли? По собственной инициативе? Вам что, заранее стало известно, что в этом доме будет совершено убийство? И как вы в дом-то вошли? Он же был заперт! Я сам помню, что Дарья Степановна, проводив нас, заперла дверь, потому что боялась своих «соседей», которые заставляли ее развозить по городам наркотики. Так прямым текстом и сказала. И адреса все нам дала. А они ее за это, значит?.. Разве вам не известно, капитан, что полстаницы участвует в этом преступном бизнесе? Или, наоборот, известно настолько хорошо, что вы и сами на этих делах с успехом грели себе руки?

— Н-нет… — это «н-нет» заметно уже испуганного участкового стало Грязнову надоедать.

— А если «н-нет», — передразнил он, — то повторяю вопрос: почему вы пришли именно сюда? Может, вам Полозков подсказал? — Вячеслав Иванович и сам «подсказал» участковому выход из его «кислого» положения.

— Он! Он!.. — обрадовался капитан. — Он же сам и позвонил мне… сказал, что надо идти сюда!

— А ему кто подсказал? — Грязнов посмотрел на растерянного «блюстителя» с иронией: давай уж, колись, все равно с тебя будут шкуру спускать… Но глаза у Жигало бегали, как у карманника, пойманного за руку.

— Ему позвонили… в Замотаевку, еще утром… он сказал…

— Так, значит, он сначала вам позвонил, а потом уже сюда прикатил из Замотаевки?

— Так точно, — обессиленно выдохнул совсем уже потерявший контроль участковый. — Он сказал, ему сказали… про убийство… И насилие… Он сам и примчался, потому что — «чепэ»!

— Ах, «чепэ»… И кто ж это такой умный и находчивый, а, капитан? Который все видел, все знает и вам впаривает дезинформацию, которой вы немедленно и беспрекословно верите? И бежите арестовывать не подлинных убийц, а… ну, скажем, кого-нибудь постороннего, вроде того же Антона Калужкина? На которого так просто было любую вину валить? И ведь получается так, что вы тому убийце — первый помощник, вон каким боком оно теперь к вам оборачивается, чуете?.. Да, капитан, не завидую… Впрочем, ладно, пусть с вами разбирается тот, который вас сюда определял. Мое бы право, так гнал бы вас отсюда паршивой метлой. Все вы тут скурвились. А я сам, своими руками, брал десятки таких, как вы, капитан, оборотней! Думал, покончили с ними… Нет, живучее племя… Пошли, сержант, отсюда, — бросил он милиционеру, с которым пришел в дом. — Пусть с этими деятелями их начальство разбирается… — И, выходя за дверь, обернулся и крикнул: — Подумайте над своими показаниями, капитан, а то у вас концы с концами совсем не сходятся! И пойдете вы теперь, как прямой соучастник преступления, вместе с капитаном Полозковым — паровозиком, капитан, паровозиком… Тот побледнел, и это тоже заметил Вячеслав Иванович. Ну конечно, не может не знать кошка, чье мясо съела…

Возвращаясь домой, Грязнов продолжал размышлять о том, каким образом все они, местные правоохранители, попали под пресс влияния семейства Дадаевых, чьи интересы, как выясняется, с таким успехом и упорством защищали наемники из соседней республики и очень влиятельный старший брат из Москвы?.. Но, кстати, где же сведения из Москвы? Чего они там телятся?..

За высоким железным забором надрывались псы. На громкий стук в ворота долго никто не отзывался, и капитан Пшеничный решил штурмовать «крепость». Но когда один из бойцов, вскочив на спину другого, собирался дать автоматную очередь по бесновавшимся на свободе большим собакам, из пристройки к дому выбрался совсем старый человек. Он помахал рукой в сторону калитки и крикнул собакам, те замолкли. А потом, по его команде, послушно убежали в пристройку, из которой старик вышел. Он закрыл дверь и неторопливо отправился к воротам.

— Открывайте калитку! — приказал Пшеничный и подмигнул Климушину. А тот обернулся к безучастному сержанту Селезневу:

— Ты здесь, надо понимать, свой, объясни, пока мы огонь на поражение не открыли.

— Открывай, Никишка, я — Селезнев.

— А с тобой-то кто будет? — сиплым голосом спросил старик. — В доме никого нет. Хозяева уехали родственника свово хоронить. А когда вернутся, не сказали. И больше в доме никого, я один, с собаками сторожу.

— А где Ахмет? Открывай, старик! — вмешался капитан. — У меня на руках постановление на проведение в доме и усадьбе обыска.

— Так чего ж искать-то? — Старик открыл калитку, пропуская «гостей». — Смотрите, только я не знаю, чего вам надо.

Этот дед хорошо говорил по-русски, с небольшим южнорусским акцентом, да и во внешности его не было ничего «кавказского». Дворник, одним словом. Небось, из нищих или из бомжей. У таких обычно ничего с собой нет, и служат они за кусок хлеба да подстилку в сарае — до самой смерти. Нередкое явление. Современное рабство, по-кавказски… Климушин обернулся к Селезневу: