Глядя вслед отъезжавшей с сексуальным маньяком и его конвоеммилицейской машине, Смолин подумал, трезво прикидывая все варианты, расклады иобстоятельства, что от нар Анжеров, вероятнее всего, отмотается. Даженаверняка: и связи кое-какие сохранились, и деньги остались, и адвокаты в бойринутся не самые скверные… В общем, отсидки не будет…

Однако он и не ставил целью непременно загнать этого скотаза колючку. Зачем, собственно? Он и так кончен. Учитывая, какая вакханалиявскоре начнется в средствах массовой информации (любят они, стервецы, выспатьсяна какой-нибудь известной персоне, если точно знают, что пройдетбезнаказанным), в одном можно быть уверенным: очень долго (а возможно, иникогда больше) господину Анжерову не болтаться по коридорам власти,проталкивая разные свои проектики. Да он и сам в эти коридоры в ближайшие парумесяцев ни за что не сунется ни с какими прожектами, прекрасно понимая, что вкоридорах этих шарахаются, как черт от ладана, от засветившихся подобнымобразом субъектов. Учитывая, что Анжеров, собственно, и не успел еще заброситьв коридоры бумаги касаемо гильдии антикваров и, соответственно, передаче онойдома «Рапиры» (а если и успел, то буквально вчера-позавчера, что деланисколечко не меняет) — немаловажная часть боевой задачи выполнена, игравыиграна, единственный канал, который у наших долбаных заговорщиков имелся длясвязи с власть предержащими, отныне перекрыт начисто и перестал существовать…Так что это еще не мат, но безусловно сожратие неприятельского ферзя,безусловно…

Все еще ухмыляясь, Смолин включил зажигание и медленно повелмашину со двора.

— А что он собой представляет, собственно? —предусмотрительно поинтересовался Кока, пока они неспешно шли к подъезду самойобычной панельной девятиэтажки в рабочем районе правобережья.

— Да так, стандартно, — пожал плечамиСмолин. — Бывший советский морской волк, пенсию себе представить нетрудно.Долго не хотел ничего продавать, гордыня его грызла, но потек наконец, сегодняпоследнее заберу.

— Но вы говорили…

— Не беспокойтесь, Константин Корнеевич, —усмехнулся Смолин. — Всё, как договаривались: я заберу свое, а насчет техтяжелых побрякушек вы с ним сами договоритесь. Хорошие вещи, но мне сейчас недо них, у меня отличная коллекция монет на горизонте замаячила, я на нее всесилы и свободный оборотный капитал бросил… Только и вы уж, со своей стороны,мне в Москве с этим делом помогите…

— Непременно, Василий Яковлевич, — с большимдостоинством ответил Кока.

«Ручаться можно, — подумал Смолин, — что обманулбы, стервец, приедь я и в самом деле в Москву с теми вещичками и надеждой ихвыгодно пристроить». Все силы положил бы, чтобы самому (или кому-то по егонаводке) выцыганить у Смолина раритеты за бесценок. Но какое это имеетзначение? Не в том игра…

— Уезжать куда-то собирается, — сказал Смолин,когда они поднимались по лестнице. — К какой-то родне, на Рязанщину, чтоли. Квартиру продает, а также все, что можно, деньги копит… Вы это тожеучитывайте…

— Да уж непременно, — хмыкнул Кока. Смолинпокосился на него: как ни владел лицом столичный гостенек, а все ж не могскрыть охотничьего азарта — глазыньки блестят, прыткости в движенияхприбавилось… а впрочем, так все мы, наверняка, со стороны выглядим, когдапрямым курсом движемся к объявившимся внезапно раритетам…

Он поднялся на четвертый этаж и надавил кнопку старенькогозвонка. В квартире немелодично задребезжало, послышались шаги, дверьраспахнулась.

На пороге предстал статный пожилой человек в безукоризненноотглаженных серых цивильных брюках и чистейшей тельняшке: седые виски,благородная посадка головы, исполненный достоинства взгляд… одним словом,стопроцентный морской волк с продубленной ветрами всех океанов физиономией. Ине этому долбаному москвичу определить с ходу, что продубилась эта физиономияне на морских просторах, а на нескольких лесоповалах великой и необъятной…

Чему Смолин не переставал втихомолку изумляться, так этовеликолепным перевоплощениям Глыбы, сделавшим бы честь любому актеру. Это и всамом деле был другой человек — вылитый каперанг в отставке, бедный, но гордыйальбатрос, пенитель морей во времена Красной Империи: другой взгляд, другоевыражение лица, даже движения другие. Старая школа, подумал Смолин с невольнымуважением. Молодые так не сумеют, хоть тресни…

— Добрый день, Андрей Федорович, — сказал Смолин,переступая порог и обмениваясь рукопожатием с морским волком. — Я вотпривел человека, как и обещал. Вы ж, надеюсь, не передумали?

— Я, кажется, вам твердо обещал, — суховато, сдостоинством отозвался «морской волк». — Что ж, снявши голову, по волосамне плачут, если решился, приходится выдерживать прежний курс… Проходите,располагайтесь.

Квартирка была однокомнатная, обставленная прямо-таки соспартанской убогостью. Пока хозяин, присев на корточки у древнего серванта,что-то доставал с нижней полки, любопытный Кока, подойдя вплотную, принялсяразглядывать фотографии на стене: большие, цветные, в застекленных рамках. Насамой большой был изображен хозяин квартиры: в полной форме капитана первогоранга Военно-морского флота Советского Союза, с нехилым набором наград накителе.

Кока полуобернулся, покосился на хозяина с видом алчным ижаждущим. Смолин прекрасно понимал ход его мыслей: китель Глыбы (ах, пардон,славного каперанга!) на снимке был украшен, помимо прочего, еще и двумя«звездами шерифа» — орденами «За службу Родине в Вооруженных силах» третьей ивторой степени (ну вот оказались они в загашнике у Смолина, между нами говоря).Никак нельзя сказать, что они стоят космических денег, но, учитывая невеликоеколичество награжденных второй и уж тем более первой степенью, ценятсядостаточно высоко. Правда, даже у Коки хватит ума не торговать у каперанга егоордена — поскучнел, по роже видно, понимает, стервец, что за такое предложениеможет и в рыло получить незамедлительно… Такой уж вид у товарища каперанга, неспособного опуститься до этого…

— Вот, извольте, — все так же суховато сказалкаперанг, выпрямляясь. — Всё, как договаривались…

В силу все той же сложной натуры он не в руки Смолинувещички отдал, а поставил на шаткий журнальный столик. Повертев в рукахстаринную серебряную солонку, серебряный портсигар (дореволюционный, но безособых наворотов) и серебряную хлебниковскую вилку, Смолин отложил их — и такзнал прекрасно, как-никак, из его собственных закромов извлечены. Встал,протянул деньги:

— Вот, извольте пересчитать.

— Благодарствую, я вам доверяю, — с неким скрытымсарказмом отозвался обнищавший морской волк, взял деньги и засунул их в карманбрюк, не считая.

Кока, притворявшийся, что увлеченно разглядывает большиецветные фотографии военных кораблей советской эпохи и какого-то экзотическогопобережья, сплошь заросшего пальмами, повернулся к ним, многозначительно,нетерпеливо уставясь на Смолина. Казалось, у него даже кончик носа малостьзашевелился.