Я из вредности потомила их лишнюю четверть часа (как никак,вытрясли из меня весь аванс, а теперь клацают зубами от нетерпения, не волнуясьо том, что в кошельке у меня осталась только пятерка на проезд и пластиковаякарта с заначкой), но к 10 —15 мы все же начали.

Не буду утруждать вас рассказами о застолье, все и без тогознают, как гуляют у нас на Руси. Тост за именинницу, потом «между первой ивторой перерывчик не большой», дальше стоя за прекрасных дам, потом «чтобыелось и пилось» (будто без тоста им не пьется и не есться), и так добесконечности, вернее, до конечности, то есть до опорожнения последней бутылки.

… Было почти 12, когда в дверь постучали.

— Хто тама? — спросил у дверной ручки программистСереженька.

— Это я почтальон Печкин… — захихикал Кузин и уронил втарелку с картошкой свои очки.

— Это милиционер Геркулесов, — раздалось из-задвери. — Принес известия про вашего … кхм… мальчика.

— Коленька! — радостно запищала Маруся, рванувшиськ двери.

Через секунду Геркулесов уже стоял в нашей комнате и робкоизвинялся.

— Простите, ради бога, я не знал, что у вас застолье.

— Да ладно, не берите в голову, лучше присоединяйтесь кнам, — заискрила Маруся и, вцепившись в его локоть, начала тянуть к столу.

— Нет, я пойду…

— Нет уж, садитесь. — Маруся все настойчивеепихала парня в гущу веселящихся.

— Да не удобно…

— Неудобно на потолке спать — одеяло падает, —ляпнула я. — Так что лучше сядьте, от нее все равно не возможноотделаться.

Геркулесов, еще помявшись для виду, сел. Маруся примостиласьрядышком.

— Чего празднуем? — поинтересовался он,подозрительно принюхиваясь к джину, который благодаря заботливым рукам Маруси,оказался вместе со стаканом в его руке.

— У Лели День рождения, — сообщила Маринка.

— У вас? — он оторвался от созерцания янтарнойжидкости и удивленно уставился на меня.

— И чего тут странного? — насупилась я. —Даже если вы считаете, что меня нашли в капусте, это еще не говорит о том, чтоу меня не может быть…

— Нет, вы не правильно поняли… Просто, — он робкоулыбнулся, — у меня тоже сегодня День рождения.

— Вот это да! — шумно выдохнул Зорин и полез черезстол обниматься.

Все остальные тоже повскакивали с мест, обступилиименинника, загалдели. Геркулесов еще больше стушевался: покраснел, опустилочи, залепетал «спасибо, спасибо». Добила его Маруся — с воплем «Дорогой вынаш!» она, растолкав всех, бросилась к нему на грудь, прижалась нарумяненнойщекой к его кожаной куртке, а, належавшись, подпрыгнула и запечатлела напунцовой щеке Геркулесова смачный поцелуй. После такого поздравления именинниквпал в ступор, из которого его смог вывести только джин.

— Какая гадость! — прохрипел он, когданеразбавленная тоником жидкость обожгла ему горло. — Как вы это пьете?

— Нормально, — заверил Зорин, хлопнув залпомполстакана. — Мы уже в той стадии, когда градусы не чувствуются, как игоречь, и противный вкус. Приходили бы раньше.

— К-хе, спасибо. Но, боюсь, я бы после такой дозы ужеспал вон под тем розаном. — Геркулесов еще немного помолчал, потом встал,одернул куртку, снял с головы на сей раз кожаную бейсболку и, обращаясь ко мне,буркнул. — Поздравляю.

— Спасибо, вас так же.

— И вас. То есть спасибо. В общем, поздравляю и желаю…Желаю счастья! — выпалив это банальное пожелание, он схватил мою руку изатряс, потом опомнился и чмокнул.

Все заулюлюкали. Я глупо хихикнула. Геркулесов, вконецрастерявшись, чмокнул еще раз.

Тут уж все дружно заржали, а мы с Геркулесовымприсоединились. Этот хохот и разрядил обстановку. По этому последующая беседавелась уже непринужденно.

— Какие новости, Николай Николаич? — стараясьвыглядеть серьезно и по возможности трезво, спросил Кузин.

— Вы о чем? А, о Бодяго! — Геркулесов помрачнел. —Собственно об этом я и пришел сказать гражданке Володарской.

— Леле, — поправил его Зорин.

— Нет, пусть будет гражданка, — одернул друга ЛеваБлохин, а потом для профилактики очередной бестактности еще и в бок ткнул. —Их объединяет общее дело, а не фигли-мигли… — Что подразумевал Лева под этими«фиглями», никто не понял, но больше на панибратстве ни один не настаивал.

— И что вы хотели мне рассказать?

— Что Бодяго уже предъявили обвинение.

— Значит, нож, который вы нашли, и есть орудиеубийства! — ахнула я.

Геркулесов укоризненно на меня посмотрел, как бы говоря «Эхты, а я тебе, трепушке, еще секреты доверял!». Мне сразу стало совестно, ноощутить всю глубину этого стыда мне не дали коллеги, они зашумели, загалдели,обсуждая услышанное, чем очень меня отвлекли от самобичевания.

— Так ты знала, что Коленька нож нашел, и ничего нам несказала? — возмутилась Маруся, когда первая волна удивления спала.

— Знала. И не сказала! — Я с надеждой посмотрелана Геркулесова, авось это меня реабилитирует. Но его лицо было непроницаемо.Поэтому я снова сникла.

— И что еще ты скрыла от своих лучших друзей? —продолжала бушевать Маруся, но неожиданно была прервана Саниным:

— Он сознался?

— Или отпирается? — добавил Манин.

— Отпирается. Только теперь его признание нам не нужно.Улик достаточно.

— Вы сказали улик? Во множественном числе, я правильнопоняла? — встрепенулась я.

— Именно во множественном. Дело в том, что я провелочную ставку. Свел его и вахтершу, что дежурила в тот день, когда былосовершено второе убийство. И она вспомнила, что он выходил из проходной около7.

— А Вася что на это отвечает?

— У него одна песня. «Я плохой» называется, —махнул рукой Геркулесов.

— Так все палец сосет? — поинтересовалась я.

— Сосет, иногда еще и в носу ковыряет. Я даже опасаюсь,что если адвокат потребует провести обследование на вменяемость, врачи признаютего того, ш-ши, — и он вновь, свиснув, покрутил у виска.

— А, может, он косит под психа? — встрепенуласьМаринка. — Я что-то раньше не замечала, что он такой уж ненормальный.

— Да, точно! — вскочила Княжна. — Онпридуривается!

— Логично, — степенно пробасил Кузин, не замечая,что начал крениться на левый бок.

— И мне Вася всегда казался нормальным, —поддакнул Лева. — Таким же, как мы все.

Мы захрюкали, сдерживая смех. Это Лева-то нормальный! Надоже иметь такую манию величия.