– У тебя глаза цвета Москвы-реки, – негромко сказал Лялин, когда они лежали в темноте.

– Ты же их не видишь. И почему сейчас вспомнил про цвет глаз?

– Не знаю. Ты часто меня спрашиваешь, какие они.

– Я почему-то боюсь, что ты забудешь.

– Твои глаза я буду помнить всю жизнь.

– А я твои. Они у тебя цвета неба. А когда злишься, темнеют, как тучи перед бурей.

– И молнии сверкают?

– Иногда, – она взяла его за руку. – Повелит… – впервые она назвала его не по имени.

– Что-что? – не понял Лялин.

– Да ничего, – смутилась Надя. – Поделиться с тобой одеялом? Ну то есть тебе в маленькой кровати нормально?

– С тобой мне все равно где. Кровать замечательная…

Надя перевернулась на живот и почти сразу заснула.

25. Как зверь

В день своей защиты Надя совершенно не волновалась. И только уже в институте, встав за кафедру, она почувствовала нестерпимое, жгучее волнение, мгновенно захватившее ее всю. Дипломы представляли в аудитории их семинара. Надя села на свое привычное место. Она перечитала цитату Достоевского, золотые буквы на синем фоне рядом с портретом писателя: «Когда я усиленно работаю – то болен даже физически. Теперь же подводится итог тому, что три года обдумывалось, составлялось, записывалось… Верите ли, несмотря что уже три года записывалось, – иную главу напишу да и забракую, вновь напишу и вновь напишу. Только вдохновенные места и выходят зараз, залпом, а остальное всё претяжелая работа», и тут же взгляд соскользнул на соседние буквы – строки Пушкина:

И мысли в голове волнуются в отваге,

И рифмы легкие навстречу им бегут,

И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,

Минута – и стихи свободно потекут.

Надя посмотрела на Лялина, он еле заметно ободряюще улыбнулся. Она глубоко вдохнула и услышала птицу, поющую за окном. Чив-чив-тили-тили-тили, – выводила трели неведомая птаха. И Надя начала говорить.

«Когда я впервые здесь читала свои стихи, помню, стены плыли перед глазами, так волновалась. Теперь волнуюсь примерно с той же силой, но сейчас стены остаются на месте. Они поддерживают меня, словно родные, и я могу сказать, за время учебы Литинститут стал для меня домом. Каждый день, проведенный здесь – счастливый. Сюда мне хочется возвращаться, и немного грустно, что учеба заканчивается. На семинаре я впервые себя почувствовала частью чего-то целого, единого мира творчества и поэзии. Все, что говорили во время моих обсуждений я запоминала, прислушивалась к советам. Я очень благодарна моему мастеру, – Надя снова посмотрела на Лялина, – слова, которые Андрей Мстиславович говорил о моих стихах – это именно те, что были мне нужны, важные, необходимые слова, и я очень их ценю. Без него, без поддержки моего мастера диплом был бы другим. Однажды Андрей Мстиславович спросил, зачем я пишу стихи. И я подумала, а действительно, зачем? Что будет, если перестану писать, жизнь остановится, или земля перевернется, нет – ничего этого не случится. Но человек пишущий и человек ничего не создающий – разные люди, и если перестану писать – то буду уже не я. А я не хочу себя терять».

После Нади говорил Лялин. Она не знала, каким будет его выступление. Как ни просила показать ей отзыв, он оставался непреклонным. «Иначе это будет не настоящая защита. Ты сама потом будешь жалеть», – уверял он.

Андрей Мстиславович говорил о стихах долго, начав с художественных достоинств, и потом, сосредоточившись на отдельных моментах, он словно расшифровывал творческий метод Надежды Милютиной для рецензентов и комиссии. Это была подробная, очень благожелательная рецензия, где мастер упомянул и о стремительном творческом прорыве, случившемся этой осенью, и о необычных, точно построенных образах, и о самобытном лирическом мире Надиных стихов, из которых в качестве примеров он выбрал самые сильные стихотворения. Во время его выступления Надя, давно научившаяся узнавать его тревогу по легкому дрожанию рук и вздувшейся вене возле виска, заметила, что Повелитель, несмотря на кажущееся спокойствие, тоже волнуется. Слушая, она не сводила с него глаз, сидя неподвижно, боясь пропустить хоть одно слово. И только когда Лялин произнес: «Считаю, что дипломная работа отвечает всем требованиям и заслуживает самой высокой оценки», Надя глубоко вздохнула и села поудобнее.

Первым рецензентом была Татьяна Калинкина, ведущая семинар драматургии. Она говорила в основном доброжелательные вещи, хорошо отзываясь о Надином дипломе. А вот второй рецензент, Евгений Фролов, мастер семинара критики, высказался резко отрицательно. Евгений Александрович настаивал на том, что стихи слабые, художественный мир недостоверен, и он никаких ярких находок здесь не видит и в целом удивлен столь восторженными отзывами своих коллег. Лялин, молча слушавший его, после начал говорить, разбирая каждый пример выступавшего, доказывая его неправоту. «Конечно, можно сделать так: в одной руке Розенталь, в другой – Гаспаров, и – вперед, камня на камне не оставить. Но мне бы хотелось услышать не какие-то общие слова о строчках, невпопад выдернутых из стиха, а личную оценку, желательно, подкрепленную точными примерами…» Фролов в ответ продолжал настаивать на своем, однако на фоне доказательств Лялина его слова выглядели вялыми и неубедительными. Весин, который был сегодня председателем комиссии, с интересом следил за их пикировкой: «У нас уже перебранка между преподавателями, замечательно», – наконец произнес он и открыл Надину дипломную работу, чтобы самому изучить предмет спора.

После защиты, ожидая, пока комиссия совещается, выставляя оценки, Надя в страшном волнении ходила по лестничной площадке вдоль окна.

– Почему так долго? Я больше не могу!

– Ну не переживай так, – успокаивала Марина – она пришла поддержать Надю и Асю с Кизиковым, которые тоже защищались сегодня. – Какая разница, что они там поставят? Это же ничего не значит.

– Нет, значит! Если защищусь не на «отлично» – это как будто я его подведу, понимаешь…

– Ты, кстати, так вдохновенно говорила о любви к Литу, что я подумала, сейчас признаешься в любви к Лялину.

– Ну и признаюсь! Кто мне запретит!

– Я не знаю, чего Фролов так к тебе привязался, – заметил Кизиков, – он вообще зануда.

– Мне кажется, тебе поставят пять, а всем нам четыре, – предположила Ася. – Не переживай. Скоро все будет ясно.

Когда Весин произнес: «Надежда Милютина. Хорошие стихи. Защищено с оценкой «отлично». Поздравляю!», у Нади перехватило дыхание и земля снова уплыла из-под ног точно так, как на первом курсе, когда она начинала читать свои стихи на семинарах. Ася оказалась права, все остальные получили за дипломы «хорошо». Но это однокурсников не слишком расстроило, а праздник, развернувшийся на сдвинутых столах словно на скатерти-самобранке, примирил с действительностью