больше не существует. Свет, наполнивший собой все вокруг. Неизбежность грядущего и непоправимый рай произошедшего. Абсолют счастья в простом прямоугольном флаконе, капли чистой страсти, летящие в воздухе… Надя поискала в магазинной толпе серый плащ Лялина. Пройдя немного вперед, она помахала рукой и подошла к нему.

– Ну что, нашла себе что-нибудь хорошее? Я тут купил кучу бутылок, в Москве будем пить. – Лялин показал Наде три больших пакета.

– Нашла. Идем со мной!

Они подошли к стеллажам с надписью Chanel.

– Вот эти, – она показала на заветный флакончик.

– Номер пять! А понюхать не хочешь?

– Я знаю запах. Но давай попробуем, вдруг тебе не понравится?

– Мне на тебе все нравится! – заверил Лялин.

Когда Надя убирала пакетик с духами в сумочку, объявили посадку на их рейс. В самолете она положила голову Повелителю на плечо и закрыла глаза. Она вспоминала Париж. Улицы, дома, мосты и парки, лавочки, каменный берег реки…

– Мы забыли! – крикнула она, резко подняв голову.

– Что забыли? Где? – заволновался Лялин.

– Мы не выпили вина на берегу Сены! Я хочу сидеть на камнях возле воды и пить с тобой вино…

– А… Ну ты меня даже напугала. Мы выпьем. Я обещаю.

Они прилетели в пятницу, а в воскресенье Надя собрала всех у себя – отметить ее поездку. Анохина и Ветров приехали вместе. Пока Надя наслаждалась Парижем, в жизни Марины случился грандиозный поворот: Миша ушел из дома, и они с ним теперь жили вместе в маленькой квартирке возле метро «Новогиреево». И еще она наконец-то ушла с работы – Ветров давно ее уговаривал оставить ночные дежурства в книжном, но Марина не решалась положиться на него полностью. Об этом подруга рассказывала ей по телефону почти два часа. Она говорила про дом, которого у нее никогда не было, про жареную камбалу, которую никто не умеет готовить так, как Миша, про их книги, которые теперь стали общими, и она расставляла их в старом деревянном шкафу.

Про то, как они мыли окна, и какой-то новый свет наполнял старенькую квартирку, прекрасней которой она ничего не видела. Про кровать, развалившуюся в первую ночь и которую потом пришлось выбросить. Что пока нет денег на новую, и они спят на полу, будто кочевники. «Кочевники, поселившиеся в пятиэтажке, – смеялась она. – Ты себе это представляешь? Мы даже новоселье не праздновали, у нас нет элементарного – посуды, стульев, стол крошечный. Теперь еще и кровати нет. Зато есть наша библиотека…» Марина была совершенно счастлива.

А вот Дон приехал один: Ангелина уехала к родителям, как всегда, на что-то обидевшись. Сегодня его послания к жене начинались так:

Пожеланье Вам сугубо личное —

Берегите мышцы ягодичные.

Дальше, как сказал Поль, «автор слишком увлекся любимой темой», и следующий стих получился таким:

Лужи солнечно искрятся.

Звон капели. Щебет птах.

Я хотел бы затеряться

В Ваших ягодных местах.

Третье стихотворение всех насмешило, и его единогласно признали лучшим:

Был сон о ней, мне предназначенной.

Теперь, желанием томим,

Лежу. Хоть груши околачивай

Бессонным либидо моим!

А Наде больше всего понравилось стихотворение про ноутбук, смешное и нежное:

Это худшая из мук —

Разлучение двоих.

Мне б лежать, как ноутбук,

На коленочках твоих…

Однако, когда Ангелина прислала СМС о том, что вернется сегодня, хоть и очень поздно, Дон тут же обрел радостное расположение духа и с удовольствием приступил к распитию бутылки абсента, привезенной из Парижа. Оказалось, никто из Надиных друзей не знает про французский способ подачи напитка, все хотели непременно поджечь сахар. Она не возражала, и через некоторое время комната наполнилась запахом дыма и жженого сахара.

Кроме абсента, Надя поставила на стол бутылку «Сюза».

– Вот это попробуйте. Он горький, но с послевкусием золы и персиков, – добавила она.

– Зола и персики? Ну-ну! А расскажи нам, – попросил захмелевший Вадим, – как вы с Андреем Мстиславовичем съездили в Париж? Чем вы там без нас занимались?

– Они там исследовали творчество французских поэтов-символистов, тебе не понять, – сказала Ася. – Да, Надя?

– Я, мы… Съездили очень хорошо, – медленно произнесла она, чувствуя, как губы будто бы против воли разъезжаются в счастливой улыбке.

Надя рассказала про Родена, Нотр-Дам, музей Орсе и Сент-Женевьев-де-Буа. Про многолюдные и пустынные улицы, про бар L’eau heureuse и фонтан для абсента. Про уток, живущих в Сене, и облака, плывущие по реке.

– А чего он сегодня не пришел? – продолжил Вадим.

– Вадь, чего привязался? Соскучился по Лялину? Во вторник увидишь, – Марина приподнялась из Мишиных объятий, – достал уже с дурацкими вопросами!

– А ничего они не дурацкие! Вот вы, влюбленные, вместе, а Надя одна. А почему?

Все замолчали и посмотрели на Надю.

– У него дела, – ответила она и перестала улыбаться.

На самом деле Лялин сказал, что устал и хочет немного поработать. Ну и что он не любитель тусовок и Надя это знает. И ей опять показалось, что эти слова – неправда.

– Да, Вадь, чего ты, правда? – поддержал Марину Ветров. – У тебя семинар послезавтра, а ты как маленький: где Лялин, где Лялин…

– Просто я соскучился по Наде, – вздохнул Вадим. – Ладно, прости дурака. И дайте мне этот, как там его, с золой и персиками… – Он потянулся к высокой бутылке.

– Между прочим, бутылку «Сюза» написал Пикассо, – вспомнила Надя, – есть у него такой натюрморт.

– А у Ван Гога есть натюрморт с абсентом… – оживился Поль.

В два часа ночи Надя почувствовала, что ужасно хочет спать. Она заснула в кресле, положив голову на мягкий подлокотник, и голоса друзей ей не мешали. Уже на самой границе между сном и реальностью Надя подумала, что нужно будет обязательно убедить Повелителя отметить что-нибудь вместе с ними. Во сне он подарил ей духи Шанель размером с бутылку из-под шампанского. Она взяла огромный тяжелый флакон и сказала, что это слишком много. «На всю жизнь!» – ответил Повелитель. Они пришли на берег Сены и сели на камни. Надя открыла флакон и начала брызгать духи на воду. «Послевкусие поцелуя…» – засмеялся он. По реке плыли утки и облака.

24. В маленькой кровати

Защиту дипломов в Литературном институте можно было бы сравнить с обсуждением, только в роли оппонентов выступали не студенты, а преподаватели, и по итогам дипломной работе ставилась оценка. Как и семинары, защиты проходили открыто. Однокурсники, а иногда и преподаватели приходили