– Наверняка, – неуверенно отозвался Медведь, стревогой выглядывая из-за кулис на сцену.

Корнеев отстраненно улыбался, думая о чем-то своем. Кажется,он уже планировал, как будет плести свою электронную паутину вокруг Мельченко иШаткова, и был при этом похож на паука-линифида, который плотоядноприсматривается к новому участку леса, где летает и ползает много вкусныхнасекомых. Между тем сам Григорий Мельченко пребывал невдалеке от них – еголысина поблескивала в боковой ложе зрительного зала, где разместились членыжюри.

В этот момент к Лайме подбежал запыхавшийся администратор:

– «Заводные матрешки»? Очень хорошо. Пойдемте, япровожу вас в вашу гримерку. Ваш выход через тридцать минут. Сразу послеавстралийских аборигенов.

– А что тут делают аборигены? – поинтересоваласьЛайма. – Кидаются в зрителей бумерангами?

– Играют на диджириду. – Администратор вытерплатком вспотевший лоб.

– Где-то я слышала это слово.

– Такая дудочка, – напомнил ей очнувшийся откомпьютерных грез Корнеев. – Помнишь, на выставке? Ее термиты выедаютизнутри.

– Точно, – обрадовалась Лайма так, как будтоидентифицировать музыкальный инструмент аборигенов было сейчас главным.

– Они долго выступают? – спросил Медведь,надеявшийся отстреляться как можно быстрее.

– Долго, – сообщил администратор, – минутдвадцать, не меньше. Там, знаете, звуки природы, голоса зверей и птиц. Ноимейте в виду, их программа может немного затянуться, особенно если они войдутв транс.

– Если они затянут, мы тоже войдем в транс, –недобро пообещала Лайма. – Так что лучше следите за регламентом.

– Если они входят в транс, их ничем неостановишь, – угрюмо ответил администратор. – На репетиции их немогли два часа со сцены выгнать, а ведь другие коллективы ждали! Но сейчас мы сними специальную работу провели, и они клятвенно обещали уложиться в отведенноевремя, слово дали!

В гримерке члены группы «У» распаковали чемодан, в которомпринесли свои концертные костюмы, вынули бубен, а Медведь осторожно развернулсерую мешковину, достал блестящую двуручную пилу и осторожно поставил ее вугол. Пила немного прогнулась и звякнула. Корнеев с опаской посмотрел на нее.

– Ну что ж, – тяжело вздохнула Лайма, –начнем готовиться к триумфальному выходу на сцену.

Видимо, австралийцы сдержали свое аборигенское слово, потомучто ровно через полчаса администратор уже стучал в дверь гримерной.

– «Заводные матрешки», ваш выход!

И члены группы «У» гуськом отправились за ним на сцену. Ужена подходе они услышали голос ведущего:

– Сейчас выступит самобытный отечественный коллектив издалекого Сыктывкара. Его творчество в чем-то консервативно, но в чем-то ивесьма современно и даже, я бы сказал, по-хорошему провокационно. Это смесь классикии авангарда, которые, впрочем, твердо стоят на крепком фундаменте самобытнойнародной музыки. Однако не хочу предвосхищать события – пусть артистыдемонстрируют свое искусство, и вы, дорогие зрители, сейчас сможете самиоценить их уникальное дарование. Итак, трио «Заводные матрешки», фортепиано –Лайма Скалкина, ударные – Евгений Корнетов, соло на пиле – Иван Зайцев!

– Что это он такое говорит? – сквозь зубы процедилМедведь. – Почему это я Зайцев?

– И откуда он этот текст взял? – так же тихоспросил у Лаймы Корнеев. – Послушаешь, так мы просто корифеи жанра.

– Это я надиктовала, – призналась Лайма. –Фамилия – чтобы тебя, Иван, получше замаскировать. Методом «от противного».

– Меня и так замаскировали – дальше некуда, –буркнул Медведь. – У меня от вашего костюма глаза режет. И теперь я понял,почему вы в гостинице меня сами регистрировали – чтобы я раньше времени своюновую фамилию не узнал.

– А текст этот в пресс-центре фестивалясоставляли, – чтобы отвлечь его, зачастила Лайма. – Мне кто-топозвонил оттуда, попросил в двух словах объяснить, какую музыку мы играем. Я вдвух словах и объяснила.

– Отлично, – произнес Корнеев. – Теперьосталось только оправдать ожидания Синюкова и добрейшей публики.

Когда «Заводные матрешки» вышли на сцену, стало очевидно,что ожидания они оправдали. Во всяком случае, по части провокационности.

Медведь в обтягивающих плавках, резиновой шапочке,скрывавшей прическу, очках для плавания и с огромной пилой наперевес был похожна заблудившегося в тайге дайвера, собравшегося запастись дровами.

Тащивший свой бубен Корнеев, который наотрез отказалсянадевать «крестьянские шмотки», оставил из заранее приготовленного костюматолько сапоги. Вырядился же он в эксклюзивные лохмотья от «Дольче и Габбана».На голове у него была какая-то хрень с кисточкой, благодаря чему он удивительнонапоминал скомороха, которого прогнали с ярмарки за пьянство.

Лайма выглядела приличнее всех в своей короткой юбочке и сгусто нарумяненными щеками. Корнеев заставил ее надеть кокошник, который,путешествуя из Москвы в Чисторецк, слегка скособочился, зато придавал костюмуяркую народную окраску.

Зрители сидели молча, завороженные открывшейся картиной. Онизабыли даже про традиционные приветственные аплодисменты. Заранеепредупрежденная ведущим о том, что надо говорить, Лайма, подойдя к микрофон у,дрогнувшим голосом произнесла:

– Вы сейчас услышите композицию, которая называется«Движение мысли туда и обратно».

И зачем-то добавила:

– Исполняется впервые.

Немного оправившийся от шока зал громко захлопал, поощряяоригинальный коллектив к действию. Тогда трио рассредоточилось по сцене.

Лайма обреченно уселась за фортепиано, Корнеев трусливопопытался укрыться за огромным динамиком, стоящим у самых кулис. Медведь,единственный, кто чувствовал себя довольно уверенно, сел на принесенный рабочимсцены высокий табурет, по-хозяйски расположив пилу и взяв руки смычок отконтрабаса.

Под сводами Летнего театра наступила вежливая тишина –любители фольклора застыли в ожидании первых волнующих звуков. Но тут раздалсяоглушительный грохот – это Корнеев случайно уронил бубен, а микрофоны,понаставленные везде где только можно, усилили звук до чрезвычайности. Зрителииспуганно вздрогнули.

Далее события развивались следующим образом. Корнеев,нагнувшись за бубном, ударился головой о динамик и громко, на весь залвскрикнул «Ой!». Медведь обернулся посмотреть, что происходит за спиной. Увидевдержащегося за голову Корнеева, он перевел взгляд на Лайму, которая вместотого, чтобы начать игру, корчила ему зверские рожи и отчаянными жестами давалапонять – мол, сделай что-нибудь.

Медведь не был до конца уверен, что правильно понял своегокомандира, однако раздумывать было некогда, и он, продолжая корнеевскийвозглас, затянул: