когда генерал Громов торжественно прошел по мосту черезПяндж, поставив тем самым точку в бесславной десятилетней авантюре советскогоруководства.

На заставах, впрочем, после этого спокойней не стало. Сафганской стороны ожидали всяческих провокаций, и, надо сказать, оснований длятакого, беспокойства было предостаточно.

По этой причине дембель задерживался – об этом былообъявлено официально. Это само по себе нерадостное обстоятельство усугублялосьтем, что никто не мог сказать – на какой срок эта задержка. Полнаянеопределенность такого ожидания нервировала всех дембелей, и Белова,разумеется, тоже. Он ходил мрачный и злой, время от времени срываясь на своихподчиненных.

Незадолго до майских праздников Сашу вызвал к себе начальникзаставы.

– Садись, Белов, – кивнул он на

стул.

Саша сел, с надеждой всматриваясь в хмурое лицо капитана –вдруг тот что-нибудь скажет про дембель?

– Ты чем на гражданке заняться думаешь? – спросил Лощинин.

– В институт поступать буду… – слегка растерянно ответил Белов.– А зачем вам?

Лощинин поднял на него усталые глаза:

– Институт, говоришь? Это хорошо… – задумчиво сказал он. – Ая, Сань, тебе вот что предложить хочу… Хороший ты мужик, Белов, надежный. Натебя всегда положиться можно. Такие на границе во как нужны! Короче, подумай,Сань, может, останешься на сверхсрочную, а? А там, глядишь, и в школупрапорщиков можно? Ты как на это смотришь?

Белов опешил – такого поворота он никак не ожидал. Лощининрасценил его заминку, как сомнение, и продолжил гнуть свое:

– А можно и в погранучилище, Сань! Я сам тебе рекомендацию напишу,хочешь?

Саша покачал головой. Так покачал, что капитану сразу сталоясно – никакие уговоры тут не помогут. А Белов решительно встал и сказал, какотрезал:

– Я, товарищ капитан, домой хочу. Очень хочу.

Начальник заставы помолчал и нехотя кивнул:

– Хорошо, Белов, свободен.

Больше к этой теме они не возвращались.

А время шло, дни сменяли один другой, как черные бусинки начетках Фархада, заполненные службой, текущими заботами, какими-тонеобязательными разговорами, перекурами, столовой, казармой, мелкиминеурядицами и – над всем этим – огромным, как небо, ожиданием.

И не проходило, казалось, ни единого часа, чтобы в головеСаши хотя бы раз не прозвучал, как навязчивый рефрен, один и тот же, – самыйглавный – вопрос: «Ну, когда же наконец дембель? Когда же, черт побери? Когда?»

Дембель неизбежен, как мировая революция.

А еще дембель – это праздник. Настоящий, как Новый год. Вотждешь его, ждешь, маешься, считаешь денечки, и кажется уже, что вся радостьтвоя ушла в это самое ожиданье, как вода в песок. Но стоит только пробитьзаветному часу – и хлоп! – как шампанское из теплой бутылки вырвется разом все,что копилось в душе долгих два года. И нет на всей земле человека счастливейтебя. Потому что – воля, потому что – все впереди, потому что – домой!

Запыхавшийся салабон цвел, как майская роза.

– Товарищ сержант, – приложив руку к выцветшей панаме, повсей форме докладывал он, – только что сообщили из отряда: пришел приказ…

– Что? – нетерпеливо перебил его

Белов.

– Дембель, товарищ сержант… – расплылся в улыбке паренек.

– Зема… – Белов положил руку на пыльный зеленый погон бойцаи пробормотал, еле сдерживая клокочущую в груди радость. – Спасибо, зема,спасибо… На вот, возьми, – он вытащил из кармана едва початую пачку «Родопи» ипротянул солдатику.

«Все, елки зеленые! Баста! Дембель!» – ликовал про себяБелов, шагая к казарме. Он старался не мчать, не торопиться – все-таки непацан, не салажонок стриженый. Как-никак – солидный человек, сержант! Можносказать – опора армейского порядка и дисциплины…

Перешагнув порог казармы, Саша все же не стерпел и что быломочи рванул по коридору. Возле дневального притормозил и весело гаркнул:

– Кому служишь, салабон?

– Служу Советскому Союзу! – козырнув, с готовностьюотрапортовал боец.

– Ты служишь дембелю, салага! – беззлобно хохотнул Белов ирванул дверь Ленинской комнаты.

В пустом помещении был только один человек. Спиной ко входусидел Фара. Он сосредоточенно набивал травкой выпотрошенную «беломорину».

– Белов, ну что ты орешь? Как конь! – не повернув головы,недовольно процедил Фархад. – Не видишь – человек делом занят! – он кривоусмехнулся, выстукивая косячок о ноготь.

Саша плюхнулся на стул рядом с другом и, улыбаясь в тридцатьдва зуба, восторженно выдохнул:

– Дембель, рядовой Джураев!

Тот вытаращил глаза и, раздавив в судорожно сжатом кулакеприготовленный косяк, истошно заорал:

– А-а-а-а-а-а!!!

– А-а-а-а-а-а!!! – тут же подхватил этот дикий вопль Белов.

Они голосили так безудержно-радостно, так неистово, таксамозабвенно, что в казарме зазвенели стекла.

Дневальный покосился в сторону распахнутой настежь двери в«ленинку» и не удержался от завистливого вздоха. Уж он-то прекрасно знал, какойэто праздник – дембель.

На следующий день они прощались. Проводили наряд,отправлявшийся на границу, и отправились бродить по заставе.

– Что-то мне, Фара… На душе скребет как-то… – пожаловалсяСаша. – Прощаемся вроде бы…

– Да брось ты, Сань, – обнял его друг. – Знаешь, один мудрецкогда-то сказал: если души не умирают, значит прощаться – отрицать разлуку!

– Ну, началось… – усмехнулся Белов.

Фара захватил из казармы старенький ФЭД, и друзьяотправились в питомник, к собакам.

Поль безошибочно почувствовал предстоящую разлуку: он жалсяк ноге и тихо, по-щенячьи подскуливал. Позируя для снимка, Саша присел ковчарке и положил руку ей на загривок. Пес тут же повернулся и поднял на своегохозяина больные от тоски глаза. От этого взгляда сержанту стало не по себе.