Окровавленная рубаха на его постели не могла появиться самапо себе. И материализоваться из прошлого тоже не могла, хотя на это было оченьпохоже. Ее кто-то принес и положил, зная, что Данилов найдет ее и ему станетплохо. Так плохо, как пять лет назад, когда он рассматривал хищные тропическиецветы на очень белой, не правдоподобно белой блузке.

Кто мог ее принести?

Наступая на пухлые книжки счетов и держа фотографии в руке,Данилов подошел к холодильнику и достал из морозилки ледяную и тяжелую, какграната, бутылку водки. Замороженная, она не лилась, а тянулась в стакан,сгустившаяся и голубая от холода. Когда стакан наполнился до половины, Даниловаккуратно поставил бутылку и влил водку в себя.

Горло оцепенело. Внутренности оцепенели.

Сегодня вечером у него были — по порядку — Грозовский, Лида,Тарасов, Веник.

Грозовскому он отдал компьютер. С Лидой занимался любовью. СТарасовым поругался. С Веником провел остаток вечера.

Кто из них?

Любой. Любой, черт побери все на свете.

Стоп. Утром он посылал за договорами Корчагина и ещеруководил его действиями по телефону, потому что бестолковый Корчагин никак немог найти папку с договорами.

Он вернулся домой с Грозовским и в спальню не заходил. КогдаГрозовский ушел, он переоделся в спальне, но свет не зажигал. На постели моглолежать все, что угодно, даже труп — он ничего не заметил бы. Он с детства плоховидел в сумерках, как крот.

Или крот хорошо видит в сумерках? Или это сова видит хорошо?

Значит, еще Корчагин.

Корчагин, Грозовский, Лида, Тарасов и Веник, предназначившийдля ванной голубую краску.

Хорошо хоть академик Знаменская сегодня не заглянула наогонек. Повезло ему.

Корчагин был в его квартире один и мог делать в ней все, чтоугодно.

Марк тоже был один — пока Данилов искал ему компьютер. ИТарасов был один.

И Веник.

Ему даже в голову не приходило, что за ними нужно следить.Что один из них пришел специально затем, чтобы залить кровью его концертнуюрубаху.

Что это за кровь? Чья?

Почему-то Данилов был совершенно уверен, что это именнокровь, а не красная краска, например.

Лида?

Они лежали на диване в его кабинете, до спальни было слишкомдалеко, а он спешил. Он понятия не имел, что она делала, когда он курил вгостиной, такой счастливо-расслабленный. Бегала в спальню, торопливо создаваладекорацию? Через пять минут после того, как они в последний раз поцеловались взавершение изумительного, почти идеального — как в кино! — секса?.!

И самое главное — зачем?! Зачем?!

Ледяная пирамидка водки, опрокинутая в желудок, сталамедленно таять, и там, где она таяла, становилось тепло и приятно. Почему-то наэтот раз водка проясняла, а не туманила голову.

Кто-то из них знал, что окровавленная рубаха подействует нанего именно таким образом. Кто-то из них знал про ту окровавленную блузку.

Никто не мог про нее знать.

Данилов был совсем один в комнате, где лежала его жена. Онбыл совсем один, когда пытался ее оживить и совал к сизым губам стакан с водой.Он был совсем один, когда набирал всесильные телефонные номера — 01, 02, 03, —а трубка липла к его ладони, и он все никак не мог понять, что она липнетпотому, что на ней высыхает кровь.

Данилов был совсем один, когда приехали люди из милиции и«Скорой» и положили его жену на носилки.

Никто не мог ничего знать про белую блузку. Про нее зналтолько он один — и никому никогда не говорил, даже Марте.

Нет, не один. Про эту блузку знал еще тот человек, которыйзастрелил Нонну.

Данилову стало холодно, и ручейки перестали течь с ледянойглыбы, лежавшей в желудке, и она опять окаменела.

Да, конечно. Убийца его жены.

Во всем виноват он сам, подумалось по многолетней привычке.На курок нажал не он — только и всего. Но подумаешь — курок! Курок завершил то,что начал Данилов.

«Ты, ты во всем виноват, убийца, иуда!»

Конечно, он. Кто же еще?

Впервые за почти пять лет, прошедшие с момента убийства, онвдруг подумал, что убийца его жены — человек. Тот самый, что подложил ему вспальню окровавленную рубаху. Он знает его, он разговаривал с ним, сидел застолом, может, компьютер или деньги одалживал.

Убийца его жены так же материален, как снег за окнами илипустая кофейная чашка на столе, и он решил теперь доконать Данилова.

Как все просто. Не правдоподобно, убийственно просто.

Данилов посмотрел на часы — половина пятого. Минулпресловутый «час быка», время самоубийств и смертоносных решений. На этот раз —мимо. На этот раз пронесло.

Ему нужно в ванну, и воду погорячее. Ему нужно еще несколькосигарет, кофе с сахаром и лимоном и поговорить с Мартой. Тогда он сможетдумать.

Очень хорошо.

Он собрал с пола оставшиеся бумаги и сунул в пакетфотографии. Подумал и вытащил одну, ту самую, где она на участке в Кратове, вчерном свитере и тяжелых ботинках, и прислонил к серебряной солонке.

Пусть пока побудет здесь.

Марта рассматривала себя в зеркало и вздыхала. Физиономиябледная, отечная, местами с зеленью. Губы обметало на ветру, несколько дней онаприлежно мазала их кремом — «альфа-флавон с липосомами, естественная молодостьвашей кожи».

«Естественная молодость» стоила в аптеке семьсот пятьдесятрублей, и Марта ликовала, когда удавалось купить за семьсот тридцать. Экономия,таким образом, была налицо, и Марта чувствовала себя умницей, бережливойхозяйкой и главой семьи. «Естественная молодость» волшебным образом вылечилагубы от красноты и раздражения, зато кожа теперь облезала клочьями, как упрокаженного.

— Мам, я никуда не еду! — закричала Марта и в приступераздражения топнула ногой. Куда ехать в таком виде! — Слышишь, мам?!

— Конечно, слышу, — отозвалась Надежда Степановна, — ясчитаю, что, наоборот, нужно съездить.

— Да, конечно! У меня с лица вся кожа слезла, а я поеду навеликосветский прием! Меня даже не приглашали!

— Зато меня пригласили, — возразила мать уверенно, — а это однои то же.