— Спасибо.

— Проводи меня.

Он выключил плиту, подхватил из кресла шубу и зажег в холлесвет.

— Лида, если я тебя обидел…

— Ты меня не обидел. Кстати, ты уже придумал, куда мы поедемна Новый год?

— Я пока этим не занимался.

— Когда ты займешься, мест нигде не будет. Может, я сама?

Она опять сияла глянцевой, персиковой европейской красотой иказалась совершенно спокойной и удовлетворенной. Притворялась? Или ей в самомделе наплевать?

Хорошо, если наплевать.

— Может, все-таки на снег?

— Нет, — она шаловливо улыбнулась и легко куснула его защеку, — нет, Данюсик! Я хочу, чтобы было тепло и солнечно. И чтобы слоны ходилипод балконом.

— Слоны? — удивился Данилов, и Лида засмеялась.

Из плоской длинной сумочки она достала ключи от своей машиныи сказала, став озабоченной:

— Я где-то посеяла брелок и теперь ключи ищу по полдня.Роюсь, роюсь. Подари мне брелок, Данюсь.

— А какой у тебя был?

— Ты что, — спросила она удивленно, — не помнишь? Ты сам мнепривез из Риги! Такой смешной человечек. Из янтаря.

Данилов посмотрел на нее, как будто она внезапно сошла сума. Брелок?!

Из янтаря?!

Полчаса назад он думал про этот проклятый янтарь, кучкакоторого лежала у него в деревянном блюдце. Он думал — откуда янтарь в домеТимофея Кольцова?

Кто его потерял, а потом раздавил почти что в пыль —преступник или охранник?

— Что ты так на меня смотришь? — Она тоже оглядела себя, ноне заметила ничего такого. — Со мной все в порядке?

С ней все было в полном порядке, а с ним явно нет.

— Хорошо, что я заехала. Пока, и звони мне.

Он постоял на пороге, поджидая, когда закроются двери лифта,готового увезти ее. Двери закрылись, лифт уехал, Данилов вернулся в квартиру.Теперь почему-то сильно заболела голова.

Лида выскочила из лифта, пробежала короткую лестничку итолкнула дверь на улицу, радостно чувствуя маслено-умильный взгляд ИванаИваныча, «консьержа», проводивший ее. Машина стояла на той стороне переулка ирадостно подмигнула ей, когда она нажала кнопку.

Она обежала темный грязный бок и уселась на пассажирскоесиденье.

— Почему так долго? — недовольно спросил тот, кто сидел наводительском месте.

— Вовсе не долго, — возразила Лида кокетливо, — очень дажебыстро.

— Ну? Что?

— Он такой же, как всегда, — объявила Лида, — я ничего незаметила. Обычный.

Человек помолчал.

— Обычный! — сказал он наконец странным придушенным голосом.— Ты принесла?

— Конечно. — Она выхватила из сумочки ключи и поболтала имив воздухе.

— Он ничего не заметил.

Человек снял ключи у нее с пальца и сунул в карман.

— Хорошо. Молодец.

Лида улыбнулась счастливой улыбкой.

Поесть Данилов так и не успел, потому что явился Тарасов.

— Я на пять минут, — объявил Тарасов с порога, — не пугайся.

— Я не пугаюсь, — пробормотал Данилов. Что-то странное былов этом вечере. Никто и никогда не приезжал к нему по вечерам, особенно безприглашения. Только Марта. Она могла всегда приехать «просто так», но неприехала. Она встречала Петю и была занята.

— Проходи, Олег. Кофе будешь?

— Буду.

Пока Тарасов раздевался и мыл руки, Данилов поставил на столеще одну чашку и положил еще одну салфетку. Чашки были с наперсток, а салфеткитопорщились и кололись — Нинель Альбертовна явно переложила крахмала. Когда Тарасоввошел, Данилов осторожно Поставил блюдечко с горкой янтаря в японскую шкатулку— чтобы не рассыпать. Все-таки это были «улики».

— Я заехал сказать, что родители просили встретить их завтрав Шереметьеве. «Эр Франс» из Парижа, вечерний рейс. Светлана Сергеевна не моглатебе дозвониться, а завтра утром звонить ей будет некогда.

Данилов пришел в такое бешенство, что в глазах стало темно.Наконец-то он понял, что такое «темно в глазах»!

— Никто не может мне дозвониться, — пробормотал он, глядя вкофейную гущу, — я подам в суд на МТС.

— Подавай на кого хочешь. Меня просили — я передал.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

— У тебя сахар есть?

— Да. Конечно.

— Я предлагал — давайте я сам встречу, — продолжил Тарасов судовольствием, — но Светлана Сергеевна хочет, чтобы ты.

— Наверное, ожидается слишком много камер, — заметил Даниловспокойно.

— Да тебе-то что? Чем больше, тем лучше. И тебе не повредит,если кто-нибудь увидит, что ты сын знаменитых родителей. Реклама.

— Реклама, — согласился Данилов.

Будет «море цветов», как принято говорить в репортажах ознаменитостях, микрофоны, резкий свет лампочек на камерах, восторженные дамыинтеллигентного вида, патлатые юнцы вида богемного, журналисты вида мрачного ипресыщенного.

Мать, равнодушная ко всему на свете, кроме успеха иприличий. Отец, равнодушный ко всему на свете, включая успех и приличия. И он,Данилов, в роли блудного сына со скромным букетиком среди толпы. Вид постный инесколько растерянный.

Он не поедет их встречать, и пусть будет что будет.

Он позвонит Ольге, уточнит, отправлен ли отцовский водительЮра в Шереметьево, и если отправлен, Данилов и не подумает их встречать.

— Я могу сказать Светлане Сергеевне, что ты приедешь?

Значит, Олегу она вполне может дозвониться. И еще будет звонить,несмотря на то, что занята. Ни при чем МТС. В суд можно не подавать.

— Ты можешь сказать Светлане Сергеевне все, что угодно, —любезно разрешил Данилов, — это твое исключительное право.

— Ты их встретишь?

— Олег, — сказал Данилов морозным голосом, — это совершенноне твое дело. Ты мне передал информацию, большое спасибо. Будешь еще кофе?