что — играть нечем? Да вообще, как ты мог взять чужое без спроса?!

Ах, вот в чем дело, оказывается! Ну, так это ерунда, сейчас он всё объяснит маме, и она сразу успокоится.

— Я не крал, — тихо ответил Лёнька. — Мы с Гошкой просто взяли их в столовую, чтобы поиграть с ними после обеда. Нам Борька разрешил.

— Он разрешил вам их брать в столовую?

— Он поиграть разрешил. После обеда. А машинки мы взяли сами, чтобы их никто не занял, чтоб первыми быть.

Мать покачала головой:

— Да уж… Не ожидала я от тебя такого. Ещё выкручивается.

И снова схватив сына за руку, она быстро зашагала дальше. А Лёнька, хоть и продолжал бежать за мамой, даже как‑то успокоился. Он же объяснил, как всё было на самом деле, так чего переживать? А мама бежит потому, что у неё дома, наверное, какие-то дела, вот и всё.

Вечером, когда отец пришел с работы, Лёнька сидел на полу в своей комнате и строил из кубиков большущую крепость (на улицу он так и не сходил, мама почему‑то его не отпустила). Один отряд рыцарей должен был эту крепость оборонять, а другой — нападать на неё. Эти рыцари — русские красного цвета и немецкие синего — были у него уже давно, и ему нравилось играть с ними, устраивая разные сражения.

На раздавшийся дверной звонок Лёнька выбежал в коридор.

— Пап, привет! — он подскочил к отцу, и когда тот присел, с улыбкой обнял его за шею и поцеловал в колючую щёку.

Лёнькина мать стояла тут же, сложив руки на груди.

— Иди к себе, — строго посмотрела она на сына, потом перевела взгляд на мужа. — Андрей, мне надо поговорить с тобой.

Лёнька развернулся и побежал обратно в комнату. Через какое-то время до него донеслись громкие голоса. Казалось, что родители о чем-то то ли спорили, то ли что‑то выясняли. Громче говорила мама, отец что-то глухо отвечал, но было не понятно, что именно. Да Лёньке это было и не интересно, в его крепости разворачивались интересные события…

…Немецкие рыцари пошли в наступление. Русские воины, вооруженные мечами и луками, отважно обороняли её, несмотря на тяжелые потери. И тут из-за укрытия (это была высокая гора, роль которой выполнял школьный ранец) на помощь обороняющимся прискакало сразу пять конных витязей с копьями; в битве наметился перелом…

Дверь в Лёнькину комнату открылась. Мальчик, отвлекшись от игры, поднял голову. На пороге стояли родители: впереди хмурый отец, за ним мама.

— Ну, — вышла на первый план мать, — может, ты сейчас расскажешь нам с отцом как ты докатился до такого? — сдвинув брови, она сурово посмотрела на сына.

Лёнька, не понимая, о чем речь, положил синего рыцаря на пол.

— Молчишь? Тебе нечего сказать?

А что нужно говорить? И по какому поводу? Если про те машинки, то он ведь уже всё сказал.

— Тебе не стыдно? — спросил в свою очередь отец. — Ты разве не знаешь, что брать чужое без спроса нельзя?

А-а, значит, всё-таки про машинки. Но он ведь уже всё объяснил маме по дороге домой.

— До́жили, — мать, покачала головой. — Сын вором растет. Стыд-то какой…

— А ну быстро иди сюда, — жестко произнес отец.

И Лёнька вдруг понял… Понял, что ему — не поверили. Ему, Лёньке — не поверили! А поверили совсем чужой тёте, учительнице.

Он медленно поднялся с пола и его взгляд упал на ремень в руках отца. Зачем этот ремень? Неужели его хотят бить? Но за что?! Он же не сделал ничего плохого! Он никогда не врал, не врет и сейчас, так почему же ему не верят?!

Лёньку раньше как-то стеганули разок этим ремнем, но тогда он был виноват: он обозвал сестру дурой. Хотя, если честно, она сама была в этом виновата. Однажды она заявила, что родители купили ему новый велосипед, Лёнька побежал смотреть, но оказалось, что это неправда, оказалось, что в этот день было первое апреля, и Светка его просто разыграла. Но он всё равно обиделся на неё и громко, при всех, обозвал дурой. Родители сказали, что обзываться нехорошо, но Лёнька топнул ногой и опять сказал, что сестра всё равно дура, что так не шутят. После этого отец схватил ремень и стеганул разок его по заду. Было больно, но Лёнька не плакал и даже не обиделся, потому что понимал, что сам напросился. Это мама потом так сказала: «Сам напросился», и он не спорил: виноват — получил. Но сейчас?.. Сейчас же он действительно ни в чем не виноват!

— Ну! Я жду! — снова сказал отец и тряхнул кожаным ремнем с большой и тяжелой бляхой.

Как? Он ещё должен сам идти туда, где его будут бить?! Но разве можно требовать от него этого?! Хотите бить — идите сами, но чтобы он… сам… к ремню… Но если он не пойдет, тогда получится, что он не слушается папу, а тот из-за этого может разозлиться ещё сильнее.

Лёнька почувствовал, как его ноги сделались ватными, а внутри всё сжалось. Идти туда он не мог, но и ослушаться отца он тоже не мог. Но что же тогда делать?! Он хотел что-то сказать, но только открыл рот и стоял, смотрел на родителей немигающими глазами. Его губы мелко затряслись, а на глаза навернулись слезы.

Мир, в котором Лёнька жил до сих пор, мир, в котором мама с папой любили его, верили ему — рухнул…

— Ну как знаешь… — тихо сказал отец и, сердито поджав губы, шагнул к сыну.

А мать, оставшаяся у двери, заметила, что на Лёнькиных штанишках вдруг появилось темное пятно, которое быстро поползло вниз по штанине.

Впрочем, она не придала этому большого значения. Она была занята другими мыслями: главное, что муж, с которым они в последнее время стали часто ссориться, послушал её, и воспитательные меры были своевременно приняты.

Братья

Федора разбудил непонятный глухой стук. Незадолго до этого он, выкурив после завтрака папиросу, прилег на диван, да и задремал под какой-то фильм о войне, шедший по телевизору. Открыв глаза, Федор прислушался. Стук повторился: кто-то не очень сильно колотил в обшитую дерматином входную дверь.

Кряхтя, Федор сел, сунул ноги в старые, обрезанные по щиколотку валенки, и вышел в коридор. Скинув с двери массивный кованый крючок, он толкнул дверь.

— Кого там принесло? — не очень-то гостеприимно спросил хозяин, щуря глаза.

— Здоро́во, брательник, — послышался с лестничной клетки хрипловатый голос, и в дверном проеме показалась