невысокая худощавая фигура, одетая в старый овчинный тулуп, крытый черной материей. — А я уж уходить собрался, думал, дома тебя нету.

— Хо-о! Тимоха! Ты ли, чо ли? — продолжал щурить глаза Федор. — Вот так ядрёна-матрёна… Ну заходи, заходи…

Гость, стряхивая снег, постучал друг о друга валенками и шагнул в квартиру.

— Каким это ветром тебя в наши края занесло? — закрыв дверь на крючок, спросил Федор.

— Да вот… надумал. Попроведать, думаю, надо, а то уж — сколько? — лет пять, однако, не виделись.

— Да около того. Вы ж аккурат приезжали, когда Марью хоронили.

— Ну да…

Тимофей снял тяжелый тулуп.

— Вон… вешай на гвоздь, — кивнул на вешалку хозяин. Взяв из рук брата видавшую виды кроличью шапку, он положил её на стоявший в углу у двери маленький холодильник.

Гость, оставшись без верхней одежды, казался и вовсе тщедушным.

— Ты чего-то совсем отощал, — смерил его взглядом Федор. — Тебя Елена твоя не кормит, что ли?

Тимофей смущенно хмыкнул и ничего не ответил. Оглядевшись по сторонам, он посмотрел на брата:

— Ну давай хоть обнимемся, что ли…

— Здоро́во, здоро́во… — приобняв гостя, Федор похлопал его по плечу. — Давай, проходи в горницу. Садись, куда хочешь, куда душа просит.

Тимофей не торопясь прошел в комнату и сел в кресло, стоявшее наискосок от дивана. Федор взял пульт и убрал звук у телевизора, совсем выключать не стал. Сев на диван, он достал из-под него консервную банку, служившую пепельницей.

— Кури, ежели хочешь, — Федор кивнул на банку и взял пачку «Беломора», лежавшую возле подушки.

— Погожу немного, дух переведу, — отказался Тимофей. — А то мороз сегодня, прям дыханье перехватывает.

Братья посмотрели друг на друга. Разница в годах между ними была в пять лет — Тимофей был старше. Не виделись они с тех пор, как старший брат приезжал со своей женой Еленой на похороны жены Федора Марьи. А до этого не виделись ещё года три. Тогда к Тимофею на шестидесятилетний юбилей ездил в деревню Федор. Писем друг другу они не писали, но в общих чертах всё же знали, кто и чем живет — нет-нет, но то один знакомый весточку принесет, то другой новостями поделится. Всё ж таки от деревни, где жил Тимофей, до небольшого поселка городского типа, где жил Федор, было не так уж и далеко, всего-то километров шестьдесят если по асфальтовой дороге, а если напрямик, по полям да через лес, так и того меньше.

— Бородища-то у тебя какая стала, — усмехнулся Федор. — Прямо как разбойник какой сделался. Атаман…

Тимофей тоже усмехнулся в ответ, но снова промолчал, ничего не ответил, лишь смахнул с усов намерзшие на них льдинки и смущенно потер ладони о колени.

Если бы кто посмотрел на братьев со стороны, то никогда бы не предположил, что они — родня, настолько разные они были внешне. Федор — крепок телом, широк в плечах, и сейчас, несмотря на возраст, брился практически каждый день, не носил даже усов. Конечно, прожитые годы не пожалели и его, как-никак, а седьмой десяток шел: волосы поредели и поседели, сделались мягкими и тонкими как лён, лицо покрылось множеством морщин. Тимофей же никогда не мог похвастаться крепкой комплекцией, он всегда был довольно щуплым, даже в лучшие свои молодые годы. Однако в отличие от брата, и, несмотря на то что он был старше, шевелюра его сохранила почти всю свою черноту, а густая и жесткая борода делала его похожим на цыгана. При этом борода была не длинной, но широкой, и книзу расходилась в стороны на две части.

Впрочем, различия между братьями не заканчивались одной лишь внешностью, по характеру они тоже значительно отличались друг от друга. Из Тимофея подчас было трудно слово вытащить, он всегда был молчалив и замкнут, отчего казался нелюдимым. Более-менее разговорчивым он становился лишь под хмельком. Федор же был балагуром, всегда и везде душа компании, шутник и весельчак.

Сейчас он, прикурив беломорину, снова глянул на брата:

— Так как ты надумал-то ко мне, а? С оказией какой, что ли?

Тимофей кивнул:

— Ну да, подвернулось тут… У нас из клуба к вам сюда автобус сегодня пошел. Концерт у них какой-то, что ли, в доме культуры. К Новому году, кажись. Песни петь будут. Вот я с ними и напросился.

— Так ты сегодня и обратно? — Федор стряхнул пепел в банку. — Не заночуешь у меня?

— Нет. Они до обеда выступать будут, а потом, часа в четыре, обратно поедут, чтоб засветло домой успеть. Надо не опоздать мне, — Тимофей поднял голову на часы, висевшие над дверью во вторую комнату.

— Рано ещё, пол-одиннадцатого только, — Федор вытащил из нагрудного кармана рубахи расческу и пригладил волосы на голове. — Ну понятно…

Какое-то время помолчали. Молчал Тимофей, молчал и Федор, глядя в беззвучный телевизор, по которому по‑прежнему шел тот же самый фильм о войне. Он затянулся ещё раз, выпустил облачко дыма к потолку и затушил папиросу.

— Ну ты как живешь-то? Как Елена, как там вообще у вас? Новости какие? — вновь повернулся к брату Федор.

— Да ничего, живем… — Тимофей поерзал в кресле. — Копошимся помаленьку…

От него пахло овчиной и сеном, было сразу понятно, что человек этот только-только из деревни.

Пару дней назад ему вдруг нестерпимо захотелось повидаться с младшим братом. Вдруг ощутил он, что как-то ужасно соскучился по нему, что ли, и захотелось обняться с ним, посмотреть в глаза. Прямо сердце заныло, защемило… Узнав, что сюда через день поедет автобус с их деревенским хором, он сразу же кинулся к завклубу и уговорил того взять его с собой. И вот сейчас, когда он был здесь, то настроение, которое он хранил в себе вплоть до минуты, пока Федор не открыл ему дверь, вдруг куда-то улетучилось, а он сидел и не знал, что говорить.

— Ты работаешь ещё или как? — вновь задал вопрос Федор.

Никогда раньше Тимофей не приезжал к нему один, как сегодня, поэтому он действительно удивился, увидев брата в дверях. Он понимал, что по-хорошему надо бы о чем-то говорить, не сидеть же молча, но кроме самых общих и дежурных вопросов в голову ничего не приходило.

Так получилось, что братья в своей жизни мало общались по душам, мало делились друг с другом тем, что их волновало. Да, они родились в одном доме, да, до поры до времени вместе росли, но то ли разные характеры, то ли пятилетняя эта разница в возрасте сделали их не то чтобы чужими, но и не родными по‑настоящему. Они гуляли друг у друга