– А вот и твоя комната! Оченьудобная! – сказал Глумович, останавливаясь у двери с цифрой «пять» и стучав нее.

Дверь открылась. Меф увидел довольно большуюкомнату, которую делил на две части длинный шкаф. С потолка свисала краснаябоксерская груша. Белобрысый подросток лет тринадцати, поросяче-розовый, сосветлыми бровями и коротким ежиком волос, разгуливал по комнате и разговаривалпо сотовому. Ростом он был выше Мефодия, шире его в плечах и вообще крупнее.

– Знакомься, Вова! Это Мефодий Буслаев,твой новый сосед, – сказал Глумович.

– Я тебе попозже перезвоню… –небрежно сказал подросток в трубку. – Привет-привет, новенький! Я ВладимирСкунсо. Слышал, есть такой полпред президента Скунсо? Я его сын…

Мефодий покосился на Глумовича, точноспрашивая, не существует ли какого-нибудь пункта, запрещающего бахвалиться, ноГлумович скромно промолчал в тряпочку. Видно, такого пункта не существовало.

– Сочувствую! – сказал Мефодий,решив одернуть Скунсо. Лучше было сделать это сразу, не отходя от кассы.

Скунсо пожевал губами, пытаясь переваритьинформацию. Но, так и не переварив ее, сказал:

– У папы сейчас всякие важныеперестановки по службе. Ничего, после перестановок я свалю из этой убогойгимназии. Только не в Англию, там уж больно строго. Зато во Франции, говорят,ничего, – заявил он, нимало не смущаясь присутствием директора.

Услышав, что его учебное заведениеохарактеризовали как убогое, Глумович обиженно почесал нос, но, какмногоопытный руководитель, прикинулся глухим.

– А мне во Франции не понравилось.Лягушки на завтрак еще ничего, терпеть можно, но когда ту же лягушку, недоеденнуюза завтраком, тебе подают за обедом, причем без кетчупа, – это ужеперебор… – заявил Мефодий.

Это была его манера. Он всегда говорил так,что невозможно было понять, говорит он серьезно или шутит. Скунсо с подозрениемразглядывал Мефодия, не зная, верить ему или нет. Видно было, что он поспешносоображает, кто перед ним. Одет вроде неважно, зато привел его сам директор. Даи вообще, разве сейчас по одежде что поймешь? «Хорошие костюмы сейчас носяттолько продавцы китайских отверток! Семь в одном по цене двух в пяти!» – любилговорить все тот же многократно цитируемый Эдя Хаврон.

– А кто твой отец? – спросил Скунсоосторожно.

– Космонавт. Закурил внутри скафандра вовремя выхода в открытый космос, и у него взорвались кислородные баллоны, –ответил Мефодий.

Скунсо недоверчиво посмотрел на него. Мефодийощутил, что его просветили рентгеном, взвесили и сочли непригодным, записав вклассификацию где-то между амебой и инфузорией-туфелькой.

– Помните, вы говорили, я получу огромноеудовольствие от общения со своим соседом? – спросил Мефодий у Глумовича.

– Да.

– Так вот. Я его НЕ получаю.

– И я тоже! – сказал Скунсо.

– Мальчики! Перестаньте! Просю вас!Подайте друг другу руки! Это так чудесно, так мило, так многообещающе! –со слащавым восторгом сказал Глумович.

Мефодий и Вова Скунсо разом спрятали руки заспины. Умный Глумович решил, что это удобный момент, чтобы слинять.

– Мальчики, я так рад, что вы нашли другдруга! Счастливого вхождения во взрослую жизнь! – бодро проворковал он иулетучился.

В ту же секунду улетучилось и последнеедружелюбие Вовы Скунсо. Он подошел к Мефодию и ткнул его пальцем в грудь.

– Значит, так… Если хочешь здесь остатьсяи не иметь проблем, усвой несколько правил. Первое: я тебе не Вова!

– А кто?

– Вовва! Два «в». Отныне будешь называтьменя так. Ощущаешь разницу? – назидательно сказал Скунсо.

– Смутно. А что, ты и по свидетельству орождении «Вовва»? – поинтересовался Мефодий.

– По свидетельству я Владимир. Но длятебя – лично для тебя – Вовва! Просек?

– Просек. Вовва так Вовва. Дальше пускайуж психиатр разбирается. Еще какие правила? – насмешливо сказал Меф.

– Еще ты не будешь путаться у меня подногами и не будешь заходить на мою половину комнаты. Видишь шкаф? Проведимысленную черту от него и до двери. Провел? А теперь проведи ее обратно – чтобыполучше запомнить! Все что по мою сторону от шкафа – мое.

– А если у меня что-нибудь упадет и ктебе закатится? Ботинки там? – спросил Мефодий.

– Они разве у тебя круглые, что катаются?Тогда они мой трофей. Обратно ты их не получишь. Ходи босиком… Теперь дальше.Вещей у тебя много?

– Вот этот чемодан.

– Значит, мало. Половина полок для тебябудет слишком жирно. Я отдам тебе две крайних.

– Ну уж нет. Я займу ровно половину, дажеесли мне придется насобирать на улице пустых бутылок, чтобы было чем ихзаставить, – решительно заявил Мефодий.

Он уже прикинул, что вполне может здесьосвоиться. В конце концов, комната, которую он занимал вместе с Зозо и еебратцем, была примерно такого же размера, а уж захламлена куда как больше.

Они помолчали. Потом Мефодий спросил:

– А девчонки у вас тут есть?

– Учимся мы вместе. Но живут ониотдельно, в правом крыле, – неохотно сказал Вовва Скунсо.

В окно кто-то постучал. Вовва оживился,отдернул штору и распахнул раму. Мефодий увидел, что на широком карнизе второгоэтажа стоит упитанный курчавый подросток в красной майке с эмблемой школы.

Своей судьбы родила крокодила

Ты здесь сама.

Пусть в небесах горят паникадила,

В могиле – тьма,[4] —

произнес он громко и, раздвигая животомцветочные горшки, вполз в комнату.

– Паша Сушкин. Сын министра культуры ифизкультуры, – небрежно уронил Вовва.

В его голосе явно читалось, что министркультуры и физкультуры был не его уровень.

Паша Сушкин уставился на Мефодия.

– А это еще кто? Чей он? – спросилПаша.

– Мой папа банкир. Паркуясь, случайноразбил участковому «Таврию» и скрывается, чтоб не платить за ремонт! – сиздевкой сказал Мефодий.

– А-а-а! – понимающе протянул ПашаСушкин и поочередно подмигнул обоими глазами.