– Если не ошибаюсь, у вас работает мисс Фрэнсис Кэри, неправда ли?

– А, да, Фрэнсис! Умная девочка. Огромный художественныйвкус и организационные способности вдобавок. Только что вернулась изПортугалии, где устраивала для нас художественную выставку. Весьма успешную. Недурнопишет сама, но талант не истинно творческий, если вы меня понимаете. Деловаясторона – вот в чем ее сила. И по-моему, она сама это сознает.

– Как я слышал, она умеет отыскивать новые таланты?

– О, да. Интересуется Les Jeunes. Поощряет многообещающих.Прошлой весной уговорила меня устроить выставку группы молодых художников.Имела большой успех… отмечена прессой… Но, конечно, без особых сенсаций. Да, унее есть свои протеже.

– Я, как вы понимаете, несколько старомоден. Некоторые изэтих молодых людей… Vraiment! – Руки Пуаро порхнули перед его лицом.

– О! – снисходительно промолвил мистер Боскомб. – Не судитео них по наружности. Просто мода, и ничего больше. Бороды и джинсы, парча икудри. Преходящий каприз.

– Дэвид… как его там? Я забыл фамилию. Мисс Кэри, кажется,высокого о нем мнения.

– А вы уверены, что его зовут не Питер Кардифф? Он еенынешний протеже. Учтите, я не так в нем уверен, как она. Он принадлежит нестолько к авангарду, сколько к консерваторам, если не сказать реакционерам.Чистый… порою чистейший Берн-Джонс! Но как знать заранее? Случаются всякиевсплески. Она иногда ему позирует.

– Дэвид Бейкер! Вот как его фамилия, – сказал Пуаро.

– Недурен, – ответил мистер Боскомб без всякого восторга. –Слишком мало своего, по моему мнению. Один из той группы художников, о которойя упомянул раньше, но особого впечатления не произвел. Неплох, конечно, ноничего выдающегося. Эклектичен.

Пуаро отправился домой. Мисс Лемон принесла ему письма наподпись и удалилась. Джордж подал ему omelette fines herbes, сдобрив еготактичным сочувствием. Перекусив, Пуаро устроился поудобнее в кресле сквадратной спинкой и уже собрался взять чашечку с кофе, как зазвонил телефон.

– Миссис Оливер, сэр, – доложил Джордж, кладя перед нимтрубку.

Пуаро взял ее с большой неохотой. Ему не хотелосьразговаривать с миссис Оливер: он предчувствовал, что она начнет от неготребовать того, что он делать не хочет.

– Мосье Пуаро?

– C’est moi.

– Чем вы заняты? Что вы успели сделать?

– Я сижу в кресле, – сказал Пуаро. – Размышляю, – добавилон.

– И все? – спросила миссис Оливер.

– Это очень важно, – ответил Пуаро, – хотя я не знаю,преуспею я или нет.

– Но вы должны найти эту девочку! Может быть, ее похитили!

– Бесспорно, такое впечатление может возникнуть, – сказалПуаро. – С дневной почтой пришло письмо от ее отца с настоятельной просьбойприехать к нему и рассказать, насколько я продвинулся.

– Так насколько вы продвинулись?

– К настоящему моменту, – неохотно ответил Пуаро, –нинасколько.

– Право же, мосье Пуаро, вам надо взять себя в руки!

– И вы тоже!

– Что значит, и я тоже?

– Подгоняете меня.

– Почему вы не поедете в Челси, туда, где меня стукнули поголове?

– Чтобы и меня стукнули по голове?

– Я просто вас не понимаю, – объявила миссис Оливер. – Яведь дала вам зацепку, выследив девочку в кафе! Вы сами так сказали.

– Знаю. Знаю.

– А вы тут же взяли и потеряли ее!

– Знаю. Знаю.

– А женщина, которая выбросилась из окна? Вы что-нибудьустановили?

– Я навел справки.

– Ну и?…

– Ничего. Одна из многих. В юности они очень привлекательны,у них романы, они очень страстны; а потом романов становится все больше, апривлекательности все меньше, они чувствуют себя глубоко несчастными, и пьютслишком много, и думают, что у них рак или другая неизлечимая болезнь, и вконце концов от отчаяния и одиночества выбрасываются из окна!

– Вы же сказали, что ее смерть важна… Что она что-то означает!

– Так должно было быть.

– Право же! – И, не найдя нужных слов, миссис Оливерповесила трубку.

Пуаро откинулся в кресле, насколько вообще можно былооткинуться на прямую спинку, сделал знак Джорджу унести кофейник и телефонныйаппарат и принялся размышлять о том, что ему было известно или неизвестно. Дляпрояснения мыслей он говорил вслух и перечислил три философских вопроса:

– Что я знаю? На что могу надеяться? Что мне следуетсделать?

Он не был уверен, в правильном ли порядке их перечислил иличто это именно те вопросы, но все равно принялся над ними раздумывать.

– Может быть, я слишком стар! – вырвалось у Эркюля Пуаро вотчаянии. – Что я знаю?

Поразмыслив, он пришел к выводу, что знает слишком много.

– На что я могу надеяться?

Что же, надеяться никому не заказано. И он может надеяться,что его превосходный, несравненный мозг рано или поздно найдет ответ назагадку, которую, подумал он тревожно, ему не удается даже толком понять.

– Что мне следует сделать?

Ну, тут сомнений не было, ему следует отправиться к мистеруЭндрю Рестарику, который, несомненно, сходит с ума от тревоги за дочь и,конечно, будет винить Пуаро, потому что он еще не доставил ему дочь целой иневредимой. Пуаро мог это понять, мог посочувствовать его точке зрения, но емуочень не хотелось представлять себя в столь неблагоприятном свете. Остаетсятолько позвонить по некоему номеру и узнать, как там дела.

Но прежде надо вернуться к вопросу, с которого он начал:«Что я знаю?»

Он знал, что Уэддербернская галерея находится на подозрении– до сих пор там закона не преступали, но не колеблясь надували невежественныхмиллионеров, подсовывая им сомнительные картины.

Он вспомнил мистера Боскомба, его белые пухлые руки, егообильные зубы, и решил, что он ему не нравится. Такой человек почти наверноезанимается темными делишками, хотя, несомненно, надежно себя оградил. Этот фактмог оказаться полезным, поскольку тут не исключалась связь с Дэвидом Бейкером.Затем сам Дэвид Бейкер. Павлин. Что он о нем знает? Он с ним познакомился, он сним разговаривал и пришел к кое-каким заключениям. Дэвид Бейкер пойдет на любуюнечестную сделку ради денег, он женится на богатой наследнице ради ее денег, ане по любви, вероятно, от него можно откупиться. Да, скорее всего, можно. ЭндрюРестарик, несомненно, в этом убежден и, вероятно, прав. Разве что…