– Никаких отклонений нет, тетя Андаис, –проговорила я, зная, что мой тон недостаточно ровен. Я утратила умениеконтролировать голос за годы, проведенные вдали от двора. Мне было необходимообрести его снова, и быстро.

Она одарила меня очень холодным взглядом.

– Я говорю не с тобой, принцесса Мередит. Я говорю смоим Мраком.

Она употребила мой титул – не "племянница", непросто мое имя, а титул. Плохой признак.

Дойл снова сжал мне руку, на этот раз сильнее, явно советуямне последить за собой. Он ответил Андаис, но не словами: повернулся на спину,согнув колени так, что они скрывали от ее взгляда главное, а потом медленнораспрямил ближайшую к ней ногу – будто опустил занавес.

Вот теперь в ее глазах и впрямь появился огонь, настоящийогонь, настоящее желание.

– О-о, Мрак, да ты скрывал сокровища.

Он повернулся и прямо взглянул на нее.

– Ничего, что ты не могла бы обнаружить в любой моментиз последнего тысячелетия.

Теперь его голос был недостаточно спокоен. Изменение тонабыло едва заметно, слабый намек на укоризну, но я ни разу не видела, чтобы онтерял самоконтроль в присутствии Андаис даже в столь малой степени.

Настала моя очередь предостерегающим жестом положить рукуему на живот – одно лишь касание, чтобы напомнить ему, с кем мы беседуем. Недумаю, что на моем лице отразился страх, промчавшийся вдоль позвоночника.

Может, король Таранис и побоялся бы – из-за Андаис – поднятьна меня руку, но сама Андаис прихлопнула бы меня, и глазом не моргнув. Может,она пожалела бы после, но мертвеца уже не поднять.

Взгляда, которым она одарила Дойла, было достаточно, чтобымоя рука сжалась на его коже, слегка царапнув ногтями. Его тело среагировало, ия понадеялась, что этого напоминания хватит, чтобы он вел себя потише.

– Поберегись, Мрак, или я отвлекусь и забуду о целимоего визита.

– Мы – все внимание, королева Андаис, – сказала я.

Тут она посмотрела на меня. Часть гнева ушла из ее глаз,сменившись недоумением и – под этим всем – усталостью. Обычно читать настроенияАндаис было не так легко. А может, ей уже просто не было нужды беспокоиться начей-то счет.

– Безымянное освободилось.

Дойл сбросил ноги с кровати и сел. Его нагота вдругперестала что-либо значить, до нее никому не было дела. Безымянное заключало всебе худшее от обоих дворов – Благого и Неблагого. Последнее великоеволшебство, ради которого объединились оба двора. Сидхе освободились от всегослишком жуткого, слишком хищного, чтобы мы смогли жить в новой для нас стране.Никто этого от нас не требовал, но мы не хотели быть изгнанными из последнейстраны, согласившейся нас приютить, так что мы пожертвовали многим из того, чембыли, чтобы стать более... более людьми. Кое-кто говорил, что Безымянное сталопричиной нашего упадка, но это было неверно. Упадок сидхе длился веками. Безымянноебыло всего лишь необходимым злом. Чтобы мы не превратили Америку в очередноеполе битвы.

– Его освободила моя королева? – осторожнопоинтересовался Дойл.

– Конечно, нет, – оскорбилась она.

– Тогда кто? – спросил он.

– Я могла бы долго разглагольствовать на эту тему, но,в сущности, ответ прост: я не знаю.

Ей явно не хотелось этого говорить, и так же явно было то,что она говорит правду. Она резким жестом стащила одну из перчаток и приняласьнервно трепать ее в руках.

– Очень немногие из фейри могли бы сделатьподобное, – заметил Дойл.

– Думаешь, я этого не знаю? – взорвалась она.

– Чего хочет от нас в связи с этим моя королева?

– Не знаю, но последнее, что нам о нем известно, –оно направлялось на запад.

– Ты полагаешь, оно придет сюда? – спросил он.

– Вряд ли, – сказала она, хлопая перчаткой поруке. – Но Безымянное практически неудержимо. Оно – это все, от чего мыотказались, а это была чертова уйма магии силы. Если его послали за Мередит,вам нужно все время для приготовлений, какое удастся выгадать.

– Ты действительно считаешь, что его выпустилиохотиться на принцессу?

– Если бы его просто выпустили, оно разоряло бы земли вокрестностях. А оно этого не делает.

Она встала, продемонстрировав почти обнаженную спину ввырезе платья. Потом с резким жестом повернулась к нам:

– Оно исчезло, ушло от наблюдения, и очень быстро. Мыне смогли проследить за ним, а это значит, что твари помогли... помог кто-то,сидящий очень высоко.

– Но Безымянное – это часть дворов, бывшая часть вассамих. Его след так же трудно упустить, как потерять собственную тень. –Как только я выговорила последнее слово, я поняла, что мне стоило бы помолчать.

Какая злость отразилась на ее лице, в ее позе, в руках,вцепившихся в ее собственные локти! Она тряслась от ярости. С секунду я думала,что она не в состоянии слово вымолвить от злости.

Дойл встал, заслонив меня собой от ее взгляда.

– Королева известила Благой Двор?

– Тебе не нужно ее прятать, Мрак. Я слишком много силпотратила на ее защиту, чтобы убивать ее собственноручно. И – да, благие знаюто случившемся.

– Дворы выйдут вместе на охоту за Безымянным? –спросил он. Он не сдвинулся со своей позиции прямо передо мной, так что мнепришлось выглядывать из-за него, будто ребенку. Не слишком выгодная позиция,если пытаешься играть сильную личность. Я подвинулась, чтобы видеть зеркало, ноони оба меня в упор не замечали.

– Нет.

– Но это, бесспорно, было бы к общей выгоде.

– Таранис уперся. Он ведет себя так, словно Безымянноесоздано только из силы неблагих. Делает вид, что на его нимбе нет ни одногопорочащего пятнышка. – Лицо ее скривилось, словно она раскусилалимон. – Он отрицает, что приложил руку к созданию Безымянного, так что онне станет нам помогать: ведь помочь – значит признать свою роль в егосотворении.

– Это глупо.

Она кивнула.

– Он всегда был больше заинтересован в иллюзии чистоты,чем в самой чистоте.

– Что может выстоять против Безымянного? – тихоспросил Дойл, словно размышляя вслух.

– Никто не знает, потому что мы связали его, неиспытав. Но оно переполнено магией – старой магией, такой, которой мы не терпимбольше даже среди неблагих. – Она шлепнулась на край постели. – Еслитот, кто его выпустил, сумев скрыть от нас... Если он сможет управлятьБезымянным, оно станет очень сильным оружием.

– Чем я могу служить моей королеве?

Она взглянула на него при этих словах, и взгляд не былвраждебным.