Но он лежал рядом со мной, улыбаясь, его пальцы скользили помоему животу и рисовали круги вокруг пупка.

Я случайно глянула на зеркальный комод за его головой. Мояблузка висела поперек зеркала, будто ею туда запустили.

Дойл перехватил мой взгляд. Он поднес руку к моему лицу,провел ею вдоль щеки.

– Что ты увидела?

Я улыбнулась:

– Интересно, как это мы умудрились забросить мою блузкуна зеркало.

Он повернул голову, насколько это позволяли волосы, прижатыенашими телами. На его лице, когда он повернулся назад, играла очень широкаяулыбка.

– А лифчик свой ты отыскать не пыталась?

Я будто в удивлении расширила глаза и начала приподниматься,чтобы разглядеть поверх его плеча комод целиком. Он удержал меня, мягкоприкоснувшись к плечу.

– Сзади.

Я откинулась на спину, оставаясь в кольце его рук. Мойкружевной зеленый лифчик, подходивший и к блузке, и к трусикам, одиноко свисалс филодендрона, стоявшего в углу на черном лаковом комоде, и здорово напоминалбезвкусное рождественское украшение.

Я качнула головой, почти смеясь.

– Не помню, чтобы я так торопилась.

Дойл обнял меня свободной рукой за талию и бедра,подтягиваясь ближе ко мне и прижимая меня плотнее.

– Это я торопился. Я хотел видеть твою наготу. Я хотелощутить, как ты касаешься моей обнаженной кожи.

И упомянутой кожей он прижался ко мне вдоль всего моеготела. Одна только сила его рук бросила меня в дрожь, но чувствовать, как онувеличивается в размерах так близко от меня, было почти невыносимо.

Я провела руками по гладкой упругости его ягодиц и притянулаего поближе. Он запустил ладони под меня, обнимая меня за ягодицы, и приник комне так тесно, что я подумала, не больно ли ему так вжиматься в твердые участкимоего тела. Он все рос, прижимаясь всей длиной к моему животу, и был сейчасмягче, податливее. Дойл провел этим, растущим, по моему телу, и я вскрикнула.

Я почувствовала колючий порыв магии секундой раньше, чемкомнату заполнил голос:

– Ну разве не прелестная картинка?

Мы оба развернулись и увидели Королеву Воздуха и ТьмыАндаис, мою тетю, повелительницу Дойла, сидящую в изножье ее собственнойпостели и глядящую на нас.

На королеве было изысканное черное бальное платье, мерцавшееатласным блеском в свете свечей; черные ленты удерживали воланы и оборки,черные атласные перчатки скрывали ее белоснежные руки, черные бретелькипересекали бледные плечи. Локоны – черные, как вороново крыло, – заколотыена темени, изящно обрамляли лицо и тонкую шею. Губы – краснее свежей крови; иогромные на узком лице глаза трех оттенков серого казались еще больше отискусно положенных теней.

В том, что она была разодета как на вечеринку, ничегонеобычного не было. Андаис была без ума от приемов и устраивала их по любомуповоду. Необычным было то, что постель за ее спиной оказалась пуста. Королеваникогда не спала в одиночестве.

Мы так и застыли, вперившись в ее глаза. Дойл сжал мне руку,и я произнесла почти машинально:

– Как мило со стороны вашего величества нас навестить,хотя бы и неожиданно.

Мой голос был спокоен или по крайней мере настолько спокоен,насколько мне это удалось. Вообще-то, по нормам вежливости, перед тем, какврываться вот так, следовало подать какой-то знак. Мало ли чем могут заниматьсялюди...

– Это упрек, племянница? – Ее голос был холодным,едва ли не злым. Я не помнила за собой ничего, что могло бы разозлить ее.

Я передвинулась чуть поудобнее, опершись на Дойла. Я мечталао халате, но понимала, что прикрыться, когда королева не вышла из рамоквежливости, подразумевало бы, что я либо недолюбливаю ее, либо ей не доверяю. Ито, и другое было правдой, но это моя забота, а не ее.

– Я не имела в виду ничего подобного. Просто отметилафакт. Мы не ожидали нынешней ночью визита королевы.

– Сейчас не ночь, племянница, уже утро, хоть еще и нерассвело. Как вижу, ты спала не больше, чем я.

– У меня, как и у тебя, тетя, есть занятия получше, чемсон.

Она шевельнула длинную юбку бального наряда.

– Ах, это. Всего лишь очередная вечеринка.

Особенно довольной она не выглядела. Я хотела спросить, непрошел ли бал не так, как она хотела, но не осмелилась. Вопрос был не из тех,которые задают королям, а Андаис весьма чувствительна к оскорблениям.

Она глубоко вздохнула, и ткань платья колыхнулась у нее нагруди, как будто была не очень туго натянута – лиф без достойного наполнения.Если вы не слишком щедро одарены природой в этом отношении, можно носить такиевот платья, будто струящиеся вдоль вашего тела. Надень такое я – и стоит ждатьмалоприятных казусов. Обнажить тело нарочно – совсем не то что выпасть изплатья.

Она вновь обратила к нам выразительный взор. Недовольство вее глазах будто заострилось, сменившись эмоцией, слишком хорошо мне знакомой.Злобой.

– У тебя кровь идет, мой Мрак.

Я бросила взгляд на Дойла, осознавая, что он все еще лежитна боку ко мне лицом, так что королеве была видна его спина со следами ногтейна темной коже.

– Да, моя королева, – сказал он совершенноспокойным, изумительно рассчитанным голосом.

– Кто осмелился причинить вред моему Мраку?

– Я не считаю это вредом, моя королева, – заметилДойл.

Она смерила его взглядом и снова обратила взор на меня.

– Ты не теряешь времени, Мередит.

Я отстранилась от Дойла и приняла более или менеевертикальное положение.

– Я полагала, что именно этого ты от меня и хочешь,тетя Андаис.

– Не помню, видела ли я прежде твои груди, Мередит.Великоваты для сидхе, но очень миленькие. – В ее глазах не было нивожделения, ни доброты, только опасный огонек. Ее слова никак нельзя былосчесть вежливыми. Она никогда не видела моих обнаженных грудей, так что должнабыла их оценить – но только в случае, если я обнажила их нарочно, чего не было.Я просто оказалась неодета. Ни разу в жизни я не чувствовала ничего похожего нажелание в отношении моей тети, и не только потому, что я гетеросексуальна.Совсем не только потому.

– Что до тебя, мой Мрак, утекло столько столетий с техпор, как я видела тебя обнаженным, что мне и не упомнить. Отчего же тыповернулся ко мне спиной? Есть ли причина, по которой ты скрываешь себя отмоего взора? Быть может, некое... отклонение, которое я запамятовала, портитвсю эту темноту?

Она была вправе сделать ему комплимент, но спрашивать, нетли у него уродств, требовать, чтобы он подвергся осмотру, – это былобестактно. Был бы на ее месте кто угодно другой, я бы велела ему проваливать ковсем чертям.