— Я вас нашла сама. Только что была в театре, вы ведьсвоей сиделке про «Собаку на сене» рассказывали… а в театре о вас знают.

— Подумать только, — довольно покачал онголовой. — Сколько лет прошло, я был уверен, никто и не вспомнит… А чтоКирилл Сергеевич?

— Об этом я у вас хотела спросить. Кирилл Сергеевичничего объяснять не пожелал, а теперь, по-моему, от меня скрывается.

— Не может быть. Такой приятный человек…

— Валентин Васильевич, вас не затруднит все мнерассказать, я имею в виду об этом маленьком спектакле…

Он покосился на Леху и вдруг испугался, лицо приобрелонесчастное выражение, а пальцы заметно дрожали.

— Простите старика, — жалобно сказал он. — Ябыл уверен, что не делаю ничего плохого. Напротив, Кирилл Сергеевич убедил, чтоэто доброе дело.

— Вот об этом мне, пожалуйста, и расскажите. Вы давнознакомы?

— С Кириллом Сергеевичем? — удивился он. — Дамы вовсе незнакомы… то есть он приехал однажды, передал привет от ГеннадияПетровича, это был когда-то директор того самого ДК, где размещался народныйтеатр. Мы разговорились. Дочка у меня в больнице, сердце прихватило, я одиндомовничаю и с хорошим человеком рад поговорить. Слово за слово, и он вдруг: «Яведь, Валентин Васильевич, не просто так к вам заехал. Есть у меня друзья, мужи жена. Любят друг друга, а вот точно черная кошка между ними пробежала. УехалаПолина от мужа, слышать о нем ничего не желает, а сама места не находит ижестоко страдает. Надо их как-то свести вместе, чтоб поговорить могли иразобраться. Замыслил я хитрость и на вашу помощь рассчитываю». Я, конечно,удивился, чем же я помочь могу, а он: «У мужа Полины есть дядя, она его никогдане видела, но от мужа о нем знает много. Человек он заслуженный, и она егоочень уважает. Если б родственник этот заболел, к примеру, и Полину к себевызвал, а потом попросил с мужем поговорить, чтоб помириться, значит… Онатакому человеку, да еще на смертном одре, не откажет. И тогда два любящихсердца соединятся». Я, конечно, растерялся, говорю, как же так, обман, он ведьвсегда обман, как ни крути. А Кирилл Сергеевич мне: «Ложь во спасение, и всетакое…» Вы, говорит, артист милостью Божьей, простому человеку такую роль неисполнить, а вам… — В этом месте Валентин Васильевич вздохнул, закатил глаза кпотолку, но вдруг нахмурился и вроде бы смутился. — Дело это богоугодное…

— Хорош заливать, — подал голос Леха со стулавозле окна, где сидел все это время презрительно скалясь. — Сколько тебеэтот Кирилл обещал?

Валентин Васильевич собрался было с негодованием ответить,но еще раз посмотрел на моего спутника и не решился.

— Так сколько? — не унимался Леха.

— Я не из-за денег, — наконец вздохнулстарик. — Он дал мне деньги, но из-за них я бы никогда не согласился. Асоединить два любящих сердца — дело благое…

— Значит, до этого случая вы с Кириллом Сергеевичем невстречались? — вздохнула я.

— Нет, конечно, откуда?

— И вас не удивило, что незнакомый человек обращается квам с такой просьбой?

— Он передал привет от старого знакомого…

— Хорошо, — я кивнула, точно с нимсоглашаясь. — У вас есть телефон этого знакомого? Может, знаете домашнийадрес? Фамилию по крайней мере помните?

Возможно, ему что-нибудь известно о Кирилле Сергеевиче?

Мои вопросы повергли Валентина Васильевича в состояниебольшой печали. Он посмотрел виновато и сказал:

— Я, знаете ли, сам с ним хотел поговорить после этогоспектакля. Потянуло встретиться со старым знакомым, вспомнить былое… Нашелтелефон и позвонил.

— И что? — Я затаила дыхание.

— Он умер, — тихо сказал Валентин Васильевич ирастерянно посмотрел на Леху. — Почти год, как умер.

— И, несмотря на это, вы продолжали считать, что делалидоброе дело?

— А почему я должен считать иначе? Кирилл Сергеевич могдолгое время дружить с бывшим директором, тот ему обо мне рассказывал, и, когдаему понадобился актер, он обо мне вспомнил.

Я в этом сомневалась, но ведь как-то Кирилл узнал осуществовании старика?

— Валентин Васильевич, — терпеливо попросилая. — Подумайте, может быть, вы когда-то раньше встречались с КирилломСергеевичем? Знаете, люди с годами меняются, вы могли не сразу его узнать.

— Нет-нет, — покачал он головой. — На памятьпока не жалуюсь: Кирилла Сергеевича я видел первый раз, а вот… — начал он,смутился и продолжил:

— С ним молодой человек был, шофер кажется, вот его явидел раньше. Только он тогда совсем мальчишкой был и меня в тот раз непризнал. А я вижу — лицо знакомое, и вспомнил. Даже имя помню — Ваня. Его дед унас работал вахтером. Умер прямо за столом. На боевом посту, как говорится,хотя еще не старый был человек. А Ваня — это внук его, в каникулы, бывало,приходил. Шустрый такой мальчонка и живет где-то неподалеку, потому что я потомего несколько раз видел, уже взрослого.

— А он о том, что вы его узнали, не догадался?

— Думаю, нет. Я ведь и сам его не сразу узнал. Знакомаяличность, уж потом время было вспомнить.

— А как звали его деда, помните?

— Кажется, Илья Николаевич или Николай Ильич… Фамилиюне знаю. Он ведь не в театре, а в ДК работал, сидел при входе. Войдешь,поздороваешься — и все.

Зачем мне его фамилия?

Думаю, Ваня очень на это рассчитывал, а также на то, чтостарику за семьдесят и он вряд ли узнает в нем мальчишку, который много летназад прибегал к деду на работу. Конечно, можно попытаться узнать фамилию деда,кто-то в этом самом ДК, возможно, его вспомнит, но у Ивана скорее всего другаяфамилия, и этот след опять никуда не приведет. Приходилось признать: КириллСергеевич — специалист по заметанию следов.

Взглянув на Леху, я поднялась и пошла к двери.

— Вы мне так ничего и не объяснили, — жалобносказал Валентин Васильевич.

— А я сама ничего не знаю, — усмехнулась я ипоторопилась покинуть дом. — Идем на остановку, — сказала Лехе.

— Может, ты мне расскажешь, что у тебя за дела? —нахмурился он. — Целый день по городу таскаемся, и никакого толку…

— Таскался ты добровольно, мог бы дома сидеть. Арассказывать нечего.

Пошутили со мной какие-то типы, а, что да к чему, объяснитьзабыли.

— Еще куда-нибудь потащимся? — осведомился он.