деревенела и покрывалась мурашками, когда он обораичвался и смотрел на юг. Килар вылезал из люка и подолгу вглядывался в темноту за кормой. Но там ничего не двигалось. Это навязчивое состояние выглядело безотчетным и смазанным, как воспоминания о давно умершем родственнике, но все же достаточно устойчивым, чтобы вызывать постоянную угнетающую тревогу.

Они сделали остановку на рассвете и позавтракали сублимированными армейскими пайками. Перед отбытием Килар закопал в песок два ящика с припасами и оружием, а сверху воткнул саперскую лопатку. Торчащий на полметра черенок он обвязал красной лентой из аварийного набора. Среди желтовато-серых песков алый винил горел как пламя на конце факела. Килар повторил Грей и Ламберт все, что сказал накануне, потом запустил двигатель, и они отправились дальше.

Странник регулярно принимал лекарства и предложил таблетки Линн. Она подтвердила, что эфинил — отличное средство. Как раз то, что нужно для борьбы с агрессивной инфекцией. За истекшие сутки опухоль на руке спала. Рана зарубцевалась к рассвету. Только памятка «головозадого» на каждом шагу отдавалась резью в правом бедре. Само место укуса превратилось в темный синяк, твердый на ощупь. Килар решил, что это сворачивается отравленная кровь.

Линн чувствовала себя неважно. Килар знал, что сил у нее почти не осталось. Она держалась исключительно благодаря упрямству.

Килар спрыгнул с бокового крыла вездехода и осмотрелся, защищаясь рукой от пыли. В безветрии тончайшая мучнистая взвесь поднималась в воздух, проникала в поры кожи и залетала под ресницы. Песок был повсюду. Он царапал язык, забивался в швы на одежде, от него чесались глаза.

Ствол гигантского дерева оказался полым внутри. Мягкая древесина давно рассыпалась прахом. Желтовато-зеленая змея выползла из бывшего дупла, ставшего теперь небольшой круглой пещеркой, и заскользила вниз по склону, оставляя виляющий след, словно от толстой веревки.

Душа Странника черствела и высыхала, как дряхлое железное дерево. Он постепенно сливался с этим миром, вбирая в себя его безразличие и угрюмый покой. Спокойствие мудреца, уставшего от жизни и осознавшего вечность. Мудростью Килар еще не обзавелся, но его душа уже стала душей старика, не способной на страсть и импульсивные порывы. Даже мечта о небесном граде, за воротами которого он, возможно, встретится со своей судьбой, выглядела как кусок синего льда, лежащий где-то за полярным кругом его сознания, подобно зимнему солнцу, которое светит, но не греет.

Когда-нибудь ты доберешься до самой сути.

Но в кого он превратится, познав суть вещей? Будет ли он способен к тому времени радоваться новым открытиям? Не станет ли он кем-то вроде отверженного божества — не наделенный божественной силой, но лишенный человеческих чувств и желаний, навечно отторгнутый самого себя?

Вот бы сейчас проснуться в уютной двушке в Перово! Продрать глаза и, повернувшись на другой бок, вдохнуть запах волос своей жены, услышать звонки трамваев и гул уличного движения, лай собак, крики детей в песочнице перед домом и монотонное ворчание радиоприемника на кухне. Ему захотелось вновь испытать это всеобъемлющее чувство, сотканное из повседневных забот, радостей, успехов и неудач.

«А мне, изгнаннику, быть может никогда...»

— Ты хочешь остановится здесь?

Килар оглянулся и увидел перед собой бледное, почти прозрачное лицо Линн. Старый мир отступил в тень, чтобы вернуться в минуту слабости. Он снова превратился в Странника. Желудок заурчал, и утроба отрыгнула в рот какую-то лакричную горечь. «Вкус черной полыни», — он удивился. Откуда это взялось? Потом вспомнил: Его цвет —цвет черной полыни. Его слово рождает яд.

«Где цвет, там и вкус. Возможно Третий — это я сам?»

Килар наклонился и сплюнул под ноги. Капля упала на песок между носками ботинок. Темное пятно высыхало, впитываясь в горячую пыль.

— Да. Здесь мы и остановимся. Это хорошее место, — Странник оглядел иззубренные верхушки скал, похожие на обломки костей.

— Хорошее для чего? — спросила Линн. Килар услышал за спиной ее сухой кашель. Почему бы не поднять ей настроение какой-нибудь шуткой или сказать, что она всегда может на него рассчитывать? Килар стоял, засунув руки в карманы. Его фигура осталась такой же неподвижной, как скалы, на которые он смотрел.

— Это хорошее место, — повторил он безжизненным голосом. — Нужно расшифровать знаки, сверить точки на карте. У меня нет в запасе готовых ответов, но есть желание разобраться во всем. Надеюсь, мы оставим попытки убить друг друга и постараемся стать командой.

— А если нет?

— Тогда дорога убьет нас поодиночке.

— Ага. Понятно.

— Уверена, что понимаешь меня?

— Я уверена, что хочу тебя понять.

Линн криво улыбнулась ему обметанными лихорадкой губами. Килар не смог заставить себя ответить на ее улыбку, но ему вдруг стало легко и спокойно от того, что Линн улыбалась ему. Значит он, несмотря ни на что, еще мог чувствовать себя счастливым, хоть и разучился дарить счастье другим. Возможно, он сможет научится этому заново. Страннику хотелось верить, что это действительно так.

ОСТАНОВКА

Спустя полчаса Килар сидел на земле в постепенно удлиняющейся тени окаменевшего дерева. Он задремал и окунулся в прошлое. Рисунок недавних событий развернулся перед ним как топографическая карта. Он смог проследовать по собственным следам в отправную точку — туда, где реальность для него безвозвратно сдвинулась. Даже когда глаза Странника открылись, и он увидел яркую линию заката, режущую небо, воспоминания не отпустили его. Он продолжал вызывать их сознательно, потому что именно так и бывает всегда, когда приходит нужное время...

Падение во мрак.

«Если хочешь упасть — подойди к краю пропасти и сделай шаг вперед.

Алексей отвез жену в больницу десятого ноября 1993 года, в два часа дня. Он просидел в приемной до пяти, а потом вышел дежурный по отделению и объявил, что положение Юли стабилизировалось и в течение суток она должна благополучно родить. Алексей не доверял заверениям врача — неряшливого человека лет тридцати пяти, с длинными, непромытыми патлами и комком жевательной резинки, прилипшей к оттопыренной верхней губе.