Вычерчивалась ярче всех планет.

Так вот она, разгадка! Вот что значит

Предвечная механика светил!

Так первый день творения был начат.

И он звезду летящую схватил.

И в ту же ночь, когда все в мире спало

И стихли голоса церквей и школ,

Не яблоко, а формула упала

С ветвей вселенной на рабочий стол.

Да! Так он и доложит, не заботясь

О предрассудках каменных голов.

Он не допустит сказок и гипотез,

Все кривды жерновами размолов.

И день пришел. Латынь его сухая

О гравитации небесных тел

Раскатывалась, грубо громыхая.

Он людям досказал все, что хотел.

И высоченный лоб и губы вытер

Тяжеловесной космой парика.

Меж тем на кафедру взошел пресвитер

И начал речь как бы издалека.

О всеблагом зиждителе вселенной,

Чей замысел нам испокон отверст…

Столетний, серый, лысый как колено,

Он в Ньютона уставил длинный перст.

И вдруг, осклабясь сморщенным и дряблым

Лицом скопца, участливо спросил:

– Итак, плоды осенних ваших яблонь

Суть беглые рабы магнитных сил?

Но, боже милосердный, что за ветер

Умчал вас дальше межпланетных сфер?

– Я думал, – Ньютон коротко ответил. —

 Я к этому привык. Я думал, сэр.

<1962> (Текст цитирован по изданию: Советская поэзия. В 2-х т. Библиотека всемирной литературы. Серия третья. Редакторы А. Краковская, Ю. Розенблюм. Москва: Художественная литература, 1977).

Что ж, повторим уже лежащее на поверхности, но почему-то мало замечаемое по причине своей откровенной очевидности: некогда Адам укусил яблоко с Древа познания добра и зла и познал Еву; иной «Адам», христианин, Исаак, названный в честь принесенного в жертву на горе Мория сына патриарха Авраама, вероятно, откусил упавшее на него яблоко и познал закон всемирного тяготения: F = G ∙ (m1 ∙ m2) / R², где m – масса, R – расстояние между телами, G – гравитационная постоянная, значение которой было определено экспериментально. Отсюда следует, что Ева парадоксальным образом связана с законом гравитации девственника Исаака Исааксона Ньютона, о чем мы расскажем ниже.

Оптическая ошибка Ньютона… в теологии

Исаак Ньютон по праву считал себя больше теологом, исследователем Библии, церковной истории и даже адептом Царственного искусства или алхимии, нежели натурфилософом, ведь границы между естественной философией и физикой с математикой тогда были еще весьма условны, а богословие рассматривалось как царица наук, возвышаясь над юриспруденцией, медициной и философией. Другое дело, что, всю жизнь являясь послушным сыном Англиканской церкви, он не мог публиковать свои теологические труды, написанные в основном на латыни, поскольку в них содержались еретические заключения. Но всегда основательно критикуя Римско-католическую церковь, он оказался по сути пленником ее идей и постулатов, а главным образом пресловутого западного добавления к догмату об исхождении Духа Святого и от Сына или Filioque, неоднократно анафематсвованного Греко-православной восточной церковью. Но проблема Исаака Ньютона как раз и коренится в догматике Англиканской церкви, унаследованной ей от католиков, а главное в том, что она в годы разделения с католицизмом оставила в своей догматической практике Filioque, а британский гений воспринял ее как данность. С точки зрения православия, Filioque есть умаление Святого Духа и, как следствие, Его раздвоение: вероятно, этот дуализм и привел Римско-католическую церковь к ее нынешнему состоянию. Резко и справедливо обличая римский католицизм в идолопоклонстве и клерикализме, Исаак Ньютон сам уклонился в арианство, а его ученик и опять же девственник Эммануил Сведенборг в модалистическое монархианство.

Значит, догматическое восприятие добавления к Никео-Цареградскому символу веры Filioque и стало причиной уклонения Исаака Ньютона в арианство. Кроме того, ему не довелось на сей счет разобрать мнения греко-православных отцов, в том числе святых патриарха Фотия и Марка Евгеника Эфесского. Если бы Ньютону представилась такая возможность, то с большой долей вероятности его мнение относительно Святой Троицы изменилось бы. Но рассмотрим все поэтапно.

Ощущая сложную богословскую апорию в Filioque, пытливый англосаксонский ум старался преодолеть ее. Для чего еще представитель Кембриджских неоплатоников Ральф Кедворт (1617–1688) предлагал ввести субординацию среди лиц Святой Троицы, поскольку в таком случае возникала возможность устранить доставшийся англиканам от римских католиков дуализм Святого Духа: стало быть, Отец порождает в вечности Сына, а Святой Дух исходит от Отца через Сына и как бы объемлет обе ипостаси Собой той самой божественной окружностью, пришедшей из герметической философии; но a priori распределителем и подателем Святого Духа является Сын: Он его не порождает, а Им наделяет. В итоге разрешения этой апории мы получаем смешение Отца с Сыном и, следовательно, модалистическое монархианство в последующем духе Эммануила Сведенборга, что нас отсылает в конце концов к докетизму и маркионитскому понимаю Христа как Отца и Святого Духа одновременно. Исаак Ньютон, безусловно, находившийся под влиянием Ральфа Кедворта, с которым познакомился в Кембридже, попытался обойти эту апорию, восприняв Отца в монархианском, а Сына в арианском смыслах, что вновь никак не устраняло проблему, оставляя ее на том же месте. В таком виде Сын является Логосом и посредником, а Дух Святой исходит и от Сына. Обращение Ньютона к социнианским источникам ничего не дало и хорошо хоть не запутало гениального британца. На выходе мы имеем модернистское арианство Исаака Ньютона, ибо изначальные ариане, среди которых сам Арий, архиепископ Евсевий Никомедийский, епископ и церковный историограф Евсевий Памфил Кесарийский и их предшественник святой преподобномученик пресвитер Лукиан (погиб в 312 г.), не могли знать о Филиокве, о котором документально известно лишь со второго Толедского собора 589 года по постановлению, направленному против вестготов-ариан, пускай мы обнаруживаем его мягкую формулу уже у Тертуллиана: «Дух не имеет другого источника, кроме Отца через Сына» (TERTULLIANI ADVERSUS PRAXEAN LIBER). Сомнительно, что бы Исаак Ньютон обращался к духовному творчеству Святого Григория Назианзина (329–389), в противном случае, его вполне могла удовлетворить следующая формула святителя:

«Но мы чтим единоначалие (μοναρχία); впрочем, не то единоначалие, которое определяется единством лица (и одно, если оно в раздоре с самим собой, составит множество), но то, которое составляет равночестность единства, единодушие воли, тождество движения и направления к единому Тех, Которые из Единого (что невозможно в естестве сотворенном), так что Они, хотя различаются по числу, но не разделяются по власти. Поэтому Единица, от начала подвигшаяся в двойственность, остановилась на троичности. И