– Лучше вообще не говори о нем! Хватит с меня твоих ложных суждений!

– Ложных? Ты правда так считаешь? Почему ты не уехал в Египет, раз ты так уверен, что покончил с прошлым, похоронив амулет?

– Не твое дело.

Он угрюмо смотрел на нее. Тахира досчитала до ста – но Кристофер по-прежнему молчал. Пришлось первой заговорить ей.

– Во дворце есть гарем, – сказала она, – где отец и брат держат своих наложниц. У этих женщин рождаются дети. Они мои сводные братья и сестры, в них течет половина моей крови, хотя признавать родство с ними запрещено – это приравнивается чуть ли не к государственной измене. Я никогда их не узнаю – совсем как ты не узнаешь своих сестер.

– Сводных сестер, которые не догадываются о моем существовании. Лучше пусть так будет и дальше. Я знаю, что их отец – презренный трус, но не стану подвергать сомнению их любовь и уважение к нему.

– Даже если тем самым ты лишаешь себя семьи, близких людей, которых ты мог бы любить и уважать?

– Я не настолько наивен, чтобы воображать, будто пять законных дочерей готовы любить и уважать доказательство беспутной юности своего отца.

– Ты не наивен, просто ты порядочный и мыслящий человек. Ты заслуживаешь лучшего, Кристофер. Ну, а твой отец… Будь ты его законным сыном, насколько ты был бы волен выбирать свою жизнь? Позволили бы тебе уехать из Англии, скитаться по Египту, жить в пещерах и палатках, а почти все время, когда ты бодрствуешь, заниматься раскопками? Сомневаюсь.

– Твои доводы беспочвенны. Я незаконнорожденный.

– Как и дети, появившиеся на свет в гареме. Но они, как и ты, свободны от оков своего рождения, они вольны жить своей жизнью. Как ты, они могут не стыдиться своего имени, потому что они считают себя законными детьми совершенно других родителей.

Кристоферу стало не по себе.

– Но они лишены привилегий, которыми должны быть наделены по праву рождения!

– Да, – согласилась Тахира. – Вот почему предпринимаются такие усилия, чтобы мальчики никогда не узнали, кто их настоящий отец – иначе они потребуют свою долю. Девочки – вопрос другой. Но готова ли женщина, живущая за пределами гарема, бороться, чтобы проникнуть туда? Жестоко заточать в гарем женщину, которая жила по-другому.

– Не повторится ли все для тебя? Твой жених… тоже поместит тебя в заточение?

Те самые вопросы, которыми она задавалась сегодня и выведала лишь самые смутные ответы, судя по которым, следовало ожидать худшего. Но она не станет обременять Кристофера лишними знаниями.

– Мир все время меняется, – уклончиво ответила она. – Как, по твоим словам, в Маримоне…

– Тахира, тебе предстоит жить не в Маримоне!

– Кристофер, какая тебе разница, где я буду жить?

– Ты спрашиваешь после всего, что у нас было… я тебе сказал. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Как мог он вообразить, что она будет счастлива, когда она только что призналась ему в любви? Просто он ей не верит, в отчаянии думала Тахира. И какая разница, если бы и поверил? Сколько раз она должна задавать себе один и тот же вопрос?

– Мне пора.

– Ты вообще не должна была приезжать сюда, – грубо сказал Кристофер. – Приехав так рано, ты пошла на ненужный риск.

– Ты говоришь совсем как Фарах.

– Значит, она разумная женщина. Она знает о туннеле, по которому ты ходишь?

– Да. Кристофер, я должна идти. И пожалуйста, не думай, что я предала твое доверие. – Вспыхнув, она отвернулась. – Мне очень жаль, что ты подумал, будто я обманула тебя. Мне очень, очень жаль, потому что я всегда хотела одного… ну, я все сказала.

– Тахира! – Он схватил ее за плечи и развернул к себе; его руки скользнули вниз, но он не сделал попытки притянуть ее к себе. – Обещай, что хотя бы попытаешься быть счастливой!

Требование? Мольба? Ей показалось или в его голосе правда угадывается отчаяние? Хватит лгать!

– Я буду счастлива думать, что ты счастлив, – прошептала она.

Она все вытерпит. Хотя у нее разрывалось сердце, ей удалось прямо посмотреть ему в глаза. Скрестив за спиной пальцы, она повторяла про себя: «Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя».

Кристофер застонал, крепко прижал ее к себе. Она подняла лицо для поцелуя. Его губы какое-то время были совсем близко, но потом он со вздохом отпустил ее.

– Прощай, Тахира!

На сей раз прощание было окончательным.

– Прощай, Кристофер. «Мой милый, – добавила она про себя в последний раз. – Моя любовь».

Четыре дня спустя

Кристофер резко остановил верблюда. Ничего не выйдет, он больше не может закрывать глаза на неоспоримый факт: чем дальше он уезжает от Нессары, тем сильнее тянет его назад. Он словно связан с Нессарой невидимой нитью. И сколько бы раз он ни уверял себя, что все кончено, его дела в эмирате еще не завершены.

Устало спешившись, он направился в тень от высокого бархана и опустился на песок. Девять месяцев он мог думать только об одном: как избавиться от амулета. Он твердо верил: отдав амулет, он одновременно похоронит прошлое, сотрет его, начнет жизнь сначала. Вспоминая разговор с лордом Армстронгом, которого он даже в мыслях не называл отцом, он думал, что вся его прежняя жизнь была построена на песке, он и понятия не имел, кто он такой.

Теперь он все знал точно – как ни странно, благодаря своим полугодовым скитаниям по Аравии. Благодаря поискам, на которые он ни за что бы не отважился, если бы не позорное наследие. Пройдя множество пустынных государств, он вынужден был полагаться только на себя. Он выдерживал такие испытания, о которых раньше и понятия не имел. Тем более он не догадывался о том, сколько всего он способен перенести. Поиски подчеркнули его природное безрассудство и продемонстрировали его способность быстро восстанавливаться. Он обнаружил в себе талант к решению сложных задач и крайнюю изобретательность. Более того, вопреки тому, во что он верил, он понятия не имел, кем он был до рокового дня, перевернувшего его жизнь. Возможно, он никогда бы этого не узнал, если бы не лорд Армстронг, который, сам того не желая, отправил его в очень важное для него путешествие.

Кристофер отпил большой глоток воды из козьего меха. Вода была теплой – успела нагреться за день, который близился к завершению. На ночь можно остановиться и здесь – место не хуже любого другого. Он начал устраиваться на ночлег.

Сколько черт характера передал ему человек, зачавший его? Ни одной. Зато люди, которые его вырастили… он так хорошо помнил тех, кого считал своими родителями, что, медленно удаляясь от Нессары, постоянно думал о них. На него не снизошло внезапного прозрения; оно приходило постепенно. Причина, по которой Эндрю и Агнес Фордайсы так и не продали амулет, по которой спрятали его вместе с сопровождающим документом, – вовсе не чувство вины, а любовь. Как и сам Кристофер, они хотели отказаться от его несчастливого прошлого, назвать его своим сыном, воспитать, как воспитывали бы собственного ребенка. И Эндрю Фордайс не мог уничтожить артефакт. Наверное, Эндрю, заразивший Кристофера своей любовью к древности, считал такой поступок проявлением вандализма.