Больше всего мне хотелось, чтобы граф Элтон оценил меня как человека и как миллионера, и ради этого я уплатил его самые неотложные долги, одолжил ему крупную сумму, не требуя процентов или векселей, и заполнил свой погреб редкими старыми винами, которые он не мог себе позволить уже многие годы. Таким образом, между нами установились доверительные отношения, и привязанность дошла до того, что его светлость прогуливался со мной под руку по Пикадилли и прилюдно называл меня «мой дорогой мальчик».

Никогда не забуду изумленного лица редактора шестипенсового журнальчика, который однажды утром увидел меня в парке в сопровождении такой важной персоны! Он, несомненно, знал графа Элтона в лицо, – беднягу-журналиста чуть не постиг апоплексический удар. В свое время он презрительно отказался хотя бы прочитать рукопись, которую я ему принес, на том основании, что у меня «нет имени». Теперь же он отдал бы свое месячное жалованье, лишь бы я узнал его! Но я не снизошел до него, а направился мимо, слушая своего будущего тестя и смеясь над древним анекдотом, который тот мне рассказывал. Инцидент был мелкий, даже пустячный, но тем не менее он привел меня в хорошее расположение духа, ибо одно из главных удовольствий, которое принесло мне богатство, – это возможность отплатить с мстительными процентами за презрение и оскорбления тем, кто прежде лишал меня возможности заработать на жизнь, пока я был беден.

В доме Элтонов я больше ни разу не видел парализованную графиню. После ужасного удара она не двигалась, а только существовала и дышала – не более того. Граф сказал мне, что самое неприятное в ее болезни для тех, кто за ней ухаживал, – видеть ее безобразно искаженное лицо.

– Ах, на нее так страшно смотреть! – рассказывал он с содроганием. – Лицо просто ужасное, словно она уже не человек, понимаете? Раньше Хелен была милой женщиной, а теперь… Особенно глаза – испуганные и дикие, словно она увидела самого Дьявола. Ужасное, ужасное выражение, уверяю вас! И оно никогда не меняется. Врачи ничего не могут сделать. Все это так тяжко для Сибил и для всех нас…

Я сочувственно кивал, понимая, что присутствие в доме живого мертвеца неизбежно угнетающе подействует на молодую энергичную натуру, и не упускал возможности доставить леди Сибил те маленькие радости, которые были мне по силам: дорогие букеты, ложи в опере и на премьерах в театрах, – все виды внимания, которые мужчина может оказать женщине, не сделавшись при этом назойливым. И она не отвергала мои подарки.

Я благополучно продвигался к осуществлению своих желаний, не встречая на пути ни трудностей, ни неприятностей. Я вел жизнь, подчиненную удовлетворению собственного эгоизма, получая за это похвалы и поощрения от целого сонма льстецов и корыстных знакомцев. Уиллоусмир-корт был куплен, и все газеты Англии отметили сделку раболепными или, наоборот, злобными статьями. Бентам и Эллис горячо поздравили меня с покупкой столь замечательного имения, которое они лично осмотрели и одобрили. Теперь в поместье трудились декораторы и мебельщики, рекомендованные князем Риманесом, и мы ожидали, что оно будет полностью готово к началу лета, – я намеревался устроить там большой прием, созвав известных в свете гостей.

Тем временем произошло то, что я когда-то считал важнейшим событием в жизни: вышла моя книга. Превознесенная до небес самой беззастенчивой рекламой, она была наконец предана на суд общественного мнения, и специальные «авансовые» экземпляры попали в редакции всех лондонских журналов и газет.

На следующий день после этого Лусио, как я теперь фамильярно называл князя, вошел в мою комнату с таинственным и зловещим видом.

– Джеффри, я хочу одолжить вам пятьсот фунтов! – объявил он.

Я улыбнулся и спросил:

– Чего ради?

Он протянул мне чек. Взглянув на него, я увидел, что названная им сумма была уже вписана и скреплена его подписью, однако имя лица, которому следовало ее выплатить, еще не было обозначено.

– И что это значит?

– Это значит, что сегодня утром я отправляюсь к мистеру Мак-Вингу. Встреча назначена на двенадцать часов. Вы, Джеффри Темпест, автор книги, которую мистер Мак-Винг собирается расхвалить и разрекламировать, не можете подписать такой чек. Это было бы «дурным тоном» и могло бы всплыть впоследствии, а тогда все узнают «тайны тюремного замка»[10]. Но я – другое дело. Я собираюсь представиться дельцом, вашим литературным агентом, который берет себе десять процентов прибыли и намерен состряпать благодаря вашей книге «хорошенькое дельце». Именно это я собираюсь обсудить с практичнейшим мистером Мак-Вингом, который, как истинный шотландец, никогда не упустит своего счастья. Разумеется, все пройдет конфиденциально, строго конфиденциально! – И Лусио засмеялся. – В наш коммерческий век литература, как и все остальное, превратилась в ремесло, и даже критики пишут только то, за что им платят. Да почему бы и нет?

– Вы хотите сказать, что Мак-Винг просто возьмет эти пятьсот фунтов? – с сомнением спросил я.

– Нет, ничего подобного я не говорю. Зачем действовать так грубо? Нет, эти деньги предназначены не для Мак-Винга, они пойдут на дело литературной благотворительности.

– Вот как! А я подумал, не хотите ли вы дать взятку?..

– Взятку! Боже мой! Подкупить критика! Это невозможно, дорогой Джеффри! Слыханное ли дело? – Лусио покачал головой и закатил глаза, приняв самый торжественный вид. – Нет и нет! Сотрудники прессы никогда и ни при каких обстоятельствах не берут денег, даже за рекламу новой золотодобывающей компании, даже за объявление в «Морнинг пост» о модном концерте. Британская пресса выражает лишь чистые и возвышенные чувства, поверьте мне! Этот скромный чек предназначен для благотворительной организации, попечителем которой является мистер Мак-Винг. Вы видите, что все пособия, выдаваемые по цивильному листу, в наши дни отправляются не по адресу. Они достаются сумасшедшим версификаторам и отставным актрисам, никогда не умевшим играть. Подлинный талант ничего не получит от правительства, да он и постыдится взять хоть фартинг от этого скаредного общества, которое отказывает ему в чем-то более высоком, чем деньги, – в признании! Предлагать великому писателю нищенское пособие – пятьдесят или сто фунтов в год – столь же оскорбительно, как присвоить ему рыцарское звание. Можно ли пасть ниже, чем сделаться рыцарем, если уж мы заговорили о рыцарях? Эти пятьсот фунтов облегчат жизнь некоторым «бедным, но гордым» литераторам и решат ряд неотложных литературных вопросов, известных одному Мак-Вингу!

Выражение лица Лусио во время этой речи было настолько необычным, что я был совершенно сбит с толку.

– Я без труда изображу благожелательного и респектабельного литературного агента, – продолжал он. – Ну и конечно, потребую свои десять процентов! – Он снова рассмеялся. – Однако мне некогда болтать