бурный порыв бесчувственной ярости, что я отбросил книгу, боясь продолжать чтение. Мощное, непреодолимое, недоступное для корысти свойство – гениальность! Я не был еще настолько ослеплен самомнением, чтобы не узнать этот Божественный огонь, вспыхивавший на каждой странице. Но то, что столь талантливым оказалось произведение, созданное женщиной, доводило меня до бешенства. Я считал, что женщина должна знать свое место – служанки, или забавы для мужчины, или жены, матери, кормилицы, кухарки, швеи, которая строчит носки и рубашки, вообще домохозяйки. Но какое право она имела вторгаться в область искусства и похищать лавры с чела своего господина?

«Вот бы написать критику на эту книгу, – думал я в ярости. – С какой радостью я вырывал бы цитаты из текста, искажал, рвал на куски!» Эта Мэвис Клэр, «лишенная пола», – как я стал мысленно называть ее только потому, что она обладала силой, которой недоставало мне самому, – выражала свои мысли легко, обаятельно, свободно, с врожденным сознанием своей силы. Все это заставляло меня задумываться о самом себе и наполняло чувством горького унижения. Не зная эту женщину, я ненавидел ее – сумевшую снискать славу без помощи денег, увенчанную короной, ярко сиявшей на виду у всего мира, стоявшую выше всякой критики. Я снова взялся за книгу и попытался найти в ней недостатки: завистливо посмеялся над несколькими изящными поэтическими сравнениями и фразами.

Уходя из клуба, я взял книгу с собой. Меня мучило, с одной стороны, стремление прочесть ее непредвзято, сохранив справедливое отношение к ней и к ее автору, а с другой – желание разорвать эту книгу на части и разбросать по мостовой, чтобы она вывалялась в грязи и была раздавлена колесами карет и телег.

В таком странном настроении меня застал Риманес, вернувшийся около четырех часов после встречи с Дэвидом Мак-Вингом.

Князь улыбался с видом триумфатора.

– Поздравьте меня, Джеффри! – воскликнул он с порога. – Поздравьте меня и себя! У меня больше нет чека на пятьсот фунтов, который я показывал вам сегодня утром!

– Значит, он в кармане у Мак-Винга, – угрюмо отозвался я. – Да будет так! Эти деньги принесут много пользы ему и его «благотворительности»!

Князь бросил на меня быстрый внимательный взгляд.

– Что с вами случилось с тех пор, как мы расстались? – спросил он, сбрасывая пальто и усаживаясь напротив меня. – Вы, кажется, не в духе! А между тем вы должны быть совершенно счастливы, ибо ваше честолюбие вот-вот будет удовлетворено. Вы выражали желание, чтобы ваша книга и вы сами стали известны всему Лондону? Что ж, в ближайшие недели вы увидите, как влиятельнейшие периодические издания будут наперебой восхвалять новооткрытого гения, который лишь немного уступает самому Шекспиру. Три ведущие газеты обязательно об этом напишут. И все благодаря отзывчивости мистера Мак-Винга и ничтожной сумме в пятьсот фунтов! Вы недовольны? Право, мой друг, вам становится трудно угодить! А я ведь предупреждал, что избыток удачи портит человека.

Я швырнул перед ним книгу Мэвис Клэр.

– Взгляните на это и скажите, отдала ли она пятьсот фунтов на благотворительность мистера Мак-Винга?

Он взял том и пролистал его.

– Разумеется, нет. Но ведь ее не рецензируют, на нее только клевещут!

– Какое это имеет значение? Торговец, у которого я купил эту книгу, утверждает, что ее читают все.

– Совершенно верно!

Князь поглядел на меня так, что нельзя было понять – сочувствует он или забавляется.

– Но вы ведь знаете старую истину, мой дорогой Джеффри? – продолжал он. – «Можно привести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить». Иначе говоря, хотя критики во главе с нашим достойным другом Мак-Вингом могут направлять лошадь, то есть читающую публику, к своему литературному корыту, они не способны заставить ее проглотить то, что в нем намешано. Лошадь взбрыкнет и ускачет на поиски пищи, как это и произошло в случае с мисс Клэр. Когда публика выбирает себе автора по вкусу, это оказывается ужасно неприятно для других авторов, но с этим ничего не поделаешь!

– Почему же они выбирают Мэвис Клэр? – мрачно спросил я.

– И действительно, почему? – эхом отозвался улыбающийся Лусио. – Мак-Винг ответил бы: потому что они идиоты. А сами читатели сказали бы: мы выбираем ее, потому что она гениальна.

– Гениальна? – презрительно повторил я. – Публика совершенно не способна распознать это качество!

– Вы полагаете? Вам действительно так кажется? Но не странно ли тогда, что все поистине великое в искусстве и литературе становится известным и почитается не только у себя дома, но и в других странах, где люди имеют привычку мыслить и учиться? Вам известно, что весьма почтенных авторов в свое время травили, не исключая и покойного поэта-лауреата Альфреда Теннисона, которого «критиковали» по большей части с помощью площадной ругани. Постоянно превозносят только посредственностей. Похоже, глупцы-читатели действительно приложили руку к избранию «великих», ибо критики ни за что добровольно не признают гениев до тех пор, пока не будут вынуждены это сделать под давлением публики. Но, Джеффри, принимая во внимание варварское отсутствие культуры и полнейшую глупость этой публики, лично я удивляюсь только тому, что вы вообще пытаетесь апеллировать к ней!

Я молчал, сдерживая раздражение, поднимавшееся во мне от его слов. Лусио встал, вынул из вазы на столе белый цветок и продел его в петлицу сюртука.

– Боюсь, – продолжал он, – как бы талант мисс Клэр не превратился в бельмо на вашем глазу, друг мой! Соперник-мужчина в литературе – это скверно. Но соперница-женщина – этого не стерпит даже самый кроткий человек! Как бы то ни было, вы можете утешиться мыслью, что она никогда не будет в фаворе у критиков, в то время как вы благодаря моему нежному обращению с чутким и принципиальным мистером Мак-Вингом в ближайшее время окажетесь для прессы единственным восхитительным «открытием». Это продлится месяц, много два – столько же, сколько держится любая «новая звезда первой величины» на современном литературном небосклоне. Всем им в будущем предстоит пасть! Как пел о них бедняга Беранже, ныне забытый:

       Les etoiles qui filent,

Qui filent, – qui filent – et disparaissent![11]

– Все, за исключением Мэвис Клэр, – сказал я.

– Истинная правда! Все, кроме Мэвис Клэр!

И Лусио громко рассмеялся – смехом, который меня покоробил, потому что в нем явственно звучала насмешка.

– Она кажется маленькой звездочкой в бескрайних небесах, плавно двигающейся по предназначенной ей орбите. Но ее никогда не сопровождали и не будут сопровождать блестящие метеориты, которые вспыхнут вокруг вас, мой милый друг, по сигналу Мак-Винга! Ну же, Джеффри, прекратите дуться! Завидовать женщине? Фи, стыдитесь! Разве женщина