Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нахохлившаяся, как старая ворона, Арина, бледная, с трясущимися руками, медленно цедила из кружки укрепляющий отвар, поданный ей заботливой домовой, и упрямо твердила:
— А ты почем знаешь? Жилье дали хоть какое-то, еда есть, работой обеспечили! Да и зачем каким-то злодеям старая женщина?
— Да? А как же тогда я? Я, значит, злобная нечисть и подлежу уничтожению? — Домовушка классическим жестом русской бабы уперла руки в боки. — Ты со своим советским восприятием совсем ничего вокруг не видишь? Есть где спать, есть что есть, а значит, и так хорошо? Давай тогда ботинок мой, сама пойду помощь искать. Мне к моему дому и семье вернуться надо, я им нужна.
Арина неуверенно сунула руку в торбу. Она как-то уже даже успела порадоваться, что у нее завелась домовая. Причем не какая-то там, а та, которая ее знала еще с Земли. Женщина уже надеялась, что энергичная крошка останется при ней, тогда будет не так тоскливо сидеть в этом старом доме. За зельями к ней ходили раз в неделю, да вот еще башмак принесли. А в остальном все одна да одна. Страшно ведь! На Земле хоть соседи были, в магазине опять же можно языком почесать, а летом еще и постояльцы комнату снимут, всегда на людях. Тут же из дома вечером за травами как тать выскальзывала, не дай бог заметят! Донесут!
Старушка, пряча увлажнившиеся глаза, сунула ботинок в требовательно протянутую ручку домовой.
Только вот незадача: выйти Лушка с башмаком за порог не смогла! Кошкой сама выскочила, но ботинок к порогу как приклеился!
— Что еще такое творится? Веком такого не было! — возмутилась она и горящим взглядом хищника оглядела избу. А изба-то, как выяснилось, была непростая. Она, казалось, просто пестрила какими-то заплесневелыми пятнами и мазками, словно выведенными корявыми символами из ядовито-зеленых подтеков.
— И как я раньше-то не заметила? Арина, а ты сейчас на крылечко выйти можешь и ботинок мне вынести? — попросила она бывшую хозяйку.
Та, лишь пожав плечами, встала и, с трудом доковыляв до двери, шатаясь от слабости, подняла башмак и попыталась выйти.
— Ничего не понимаю. — Женщина словно уперлась в прозрачную преграду. — Может, из-за ботинка?
Но и без башмака выйти из дома Арина не смогла.
— Видимо, это специально, чтобы если ты днем захочешь выйти, то не смогла! — догадалась Лукерья. — Ты же дом никогда днем не пыталась покинуть? Выходит, все же я права! Не хозяйка ты тут и не работник, а пленница. Сидишь как в тюрьме, запуганная, и только ночами работаешь на злыдней, чтобы кормить не перестали!
— Да как же так! — Тут уж советское воспитание не подвело. — Я ж не скотина бессловесная, чтоб меня взаперти держать!
— Так потому и держат, что спросить можешь да правду узнаешь! — ехидно поддела ее домовая. — Теперь-то хоть понимаешь, что никто тебя не спасал, а просто глупостью твоей воспользовался да растерянностью от попаданства!
— Вот кур-р-рва! — Пожилая женщина сжала кулаки. — Вот я до властей-то доберусь! Найду управу! Ежели затянули в свой мир, так нечего обманывать и эксплуатировать! А еще приличная дама казалась, при шляпе, в перчатках. Я еще удивилась, что в таком виде по деревне ходят.
— Дама? — Интуиция Лукерьи взвыла сиреной. — Какая дама?
— Так та самая, обманщица! — рассердившуюся Арину было не унять. — Как ведь ловко меня провела и обсказала. Дескать, ей тут наследство от тетушки досталось и она так удачно меня встретила. Мол, сама чуть-чуть магичка и зельем этим спасается, вот и домик не продает. Варит тут его и помогает бедным женщинам, кого, значит, создатель проклял и магией наградил! А мне так повезло, тем более что я еще и без документов, вообще неизвестно кто! Тут, говорит, разной нечисти было много, и хорошо, что извели. А меня ведь могли за нечисть принять, без бумаг! Во как!
— А давай-ка чайку с нашей настоечкой, помнишь? — вдруг предложила домовушка. — Я тут к одному трактирщику попасть собиралась, прихватила для дела. — Она достала из кармана фартука плоскую чекушку «коньячка». — Тебе ведь выговориться надо, видимо, мой отварчик прочистил тебя от последствий всякой дряни!
— А давай! — Лихо тряхнув седыми волосами, Арина махнула рукой. — Хоть и противно в этом гадюшнике, но мы, даст бог, к ночи выберемся. А потом я ей устрою, «спасительнице бедных женщин»! Я ей космы-то повыдерну, не посмотрю, что моложе меня!
Казалось, что сила духа жаждущей мести русской женщины влила в «ведьму» дополнительные силы, а уж наркомовские сто грамм окончательно привели в норму.
«Что ж я Мозерсу "коньяка" не налила? — про себя сокрушалась Лушка, видя, как порозовели щеки и прояснился взгляд бывшей хозяйки. — Хотя он мужик, может, и не помогло бы».
А Арина меж тем рассказывала про аферистку и интриганку поганую:
— Эта ж фифа, ты только представь себе, мне сразу отварчик под нос и сунула! Пей, говорит, скорее, а то набегут маги, и обе погибнем. Зелье-то запрещенное! О как.
— А ты прям сразу поверила и выпила? — поразилась такой глупости Лушка.
— Да куда там, — отмахнулась пожилая дама. — Я ж сначала вообще решила, что это какая-то блаженная косплеерша в роль вошла, на солнышке фоткаясь. Да только как на дороге разглядела, какое чудище телегу тащит, так и сомлела. А она мне пузырек в нос сует и торопит: «Щас схватят, щас схватят!» А потом у ближнего дома из калитки дите вышло и как гусев тоже каких-то страхолюд хворостинкой погнало. Ну я и выпила на нервах.
— А потом? — Лукерья, кошачьими глазами наблюдая за изменениями в ауре женщины, уверенно налила ей еще пятьдесят.
— А потом она мне всего наговорила, в избу эту поселила, еды оставила. — Арина подперла щеку рукой, вспоминая. — Сказала, что просто так скрывать меня не сможет. Не богатая я, говорит, а компоненты для зелья стоят дорого, или надо самой собирать. А ей некогда, она в городе на важную шишку работает. Ну я и скажи, что сама травница. Да сдуру и травки свои отдала, и серьги сняла, и цепочку. Баба-то черноволосая, как цыганка, задурила меня.
— Опоила она тебя, а не задурила, — фыркнула домовая. — Не выпей ты тогда непонятное зелье, так быстро бы сообразила, что что-то много совпадений. А потом ты, дурища, сама себя уже поила. И кстати, — домовушка прищурила кошачьи глаза, — ты ведь и правда магичка. Причем сильная. Только вот магию как будто выпили почти, на самом донышке плещется. Пожалуй, это нам пригодится в дороге, мало ли что. Я вдали от дома силы не имею, а ты не молодая девка, даже убежать не сможем, случись чего.
— Так я ж ничего не умею, — недоверчиво заявила ошарашенная «магичка», почему-то начав ощупывать себя за грудь. — И где ты во мне магию углядела?
Лушка, прыснув веселым хихиканьем, шлепнула ее по рукам.
— Где надо углядела! А испугаешься, так смагичишь чего надо. Не сомневайся! Давай лучше еще травок заварим да едой озаботимся. На сытый-то желудок тикать сподручнее.
Франц сэн Хейль сидел у койки своего дворецкого в городском лекарском центре. Облепленный артефактами Мозерс еще не пришел в себя. Франца разрывало на части беспокойство за дочь и невозможность оставить без присмотра верного слугу и, похоже, единственного свидетеля. Вдруг ему показалось, что губы Леви шевельнулись, словно он что-то говорил. Даже склонившись ухом к самому лицу пожилого мужчины, разобрать слова Франц не смог. Лекарь, зашедший в палату, чтобы поменять артефакты и попытаться напоить больного через специальное приспособление, удивленно вытаращился на эту картину. Еще больше он был шокирован, когда солидный мужчина сорвался с места и внезапно выхватил из его кармана простенький артефакт для прослушивания частоты сердечного ритма.