— Лукерья я, — домовушка проворно увернулась, вновь став женщиной, — домовая твоя бывшая. Так как ты до вот этого докатилась? — Она, сморщив нос, оглядела заваленную хламом грязную комнату с низеньким дощатым потолком. — У нас-то в избе пол был светленький, дорожками домоткаными яркими стеленный. Ты ж сама этой грязи не терпела! А тут посмотри? На себя глянь! Чисто какая бомжа! Тьфу! Да и постарела, как будто не несколько десятков дней не виделись, а, почитай, лет пятнадцать, — окончательно припечатала она, всем видом давая понять, что, пока бывшая хозяйка-землячка не расскажет ей все, нипочем с ней общаться не станет!

Неопрятная старуха, которая, по земным воспоминаниям Лушки, была раньше довольно моложавой и крепкой пожилой женщиной, как-то беспомощно оглянулась вокруг, словно не узнавая, и с ужасом уставилась на свои руки. Сморщенные и покрытые пигментными пятнами, которых у нее на Земле почти не было, с набухшими, как пиявки, сине-черными венами и толстыми, по краю обломанными ногтями, словно пустые скорлупки-панцири каких-то насекомых.

Силясь понять и вспомнить, как же так случилось, она, будто боясь опоздать, заторопилась, объясняя себе и домовой, словно пыталась оправдаться:

— Я не сразу поняла, что не на Земле. — Арина снова опустилась в кресло, пряча руки в подоле. — Травки собирала и присела у болотца передохнуть. Думаю, пора бы и обратно, набродилась, и травы перебрать еще да пучками на чердаке развесить надо. Солнышко светит, лес шумит, и вдруг потемнело в глазах на минутку, а на болоте вроде как страшное что-то привиделось. — Вспоминая, она устало потерла глаза и, опять с отвращением оглядев свою руку, продолжила: — Я как подскочила и с испугу-то помчалась оттуда напрямик. Через кусты, дурная, ломилась, как лось, наверное, так сердце-то захолонуло от страха. Уж что мне привиделось, не помню, но как к деревне выскочила, то поняла, что не наша она. Столбов нет электрических, дома низенькие, да и огородов вокруг нет. Есть поля вдалеке, но на них машин нет, а сама знаешь, у нас как раз жатва шла.

Она потянулась к тяжелой темной кружке, стоящей рядом на лавке, но домовая, поведя носом, выхватила посудину у нее из рук.

— А это что за зелье? — Принюхиваясь к травянисто-кисловатому запаху, Лушка с недоумением вглядывалась в глубину темного отвара. — Никак еще и с плесенью! Фу! — Она скривилась, заметив у краев сизо-зеленоватый налет, и, безошибочно найдя в комнате ведро для помоев, отправила туда все отвратительное содержимое. — Водички вот попей!

Довольная домовушка подала старушке другую кружку, чистую на вид, с колодезной водой, которую черпанула из ведра у печки.

— Ох, что ж ты наделала, — жалобно выдохнула Арина. — Меня ж теперь найдут! Найдут проклятые маги и на костер потащат! Нельзя женщине колдовскую силу иметь в этом мире. И знания иметь нельзя, даже о травах! Сразу найдут и изничтожат. — Женщина сжалась в своем углу в комок. — Я же специально варила, чудом рецепт-то мне достался. Хорошо, как из лесу вышла, не поймали. Люди добрые помогли, укрыли да научили.

Тряся головой, она в отчаянии перебирала пальцами в подоле и монотонно забубнила под нос, пытаясь вспомнить:

— Лапки паучьи еще были, смаженник найду, моховые спорыши тут, если что, недалече набрать можно...

Домовая с недоумением слушала перечисление по большому счету неприятных, а иногда и неизвестных ей ингредиентов.

— Я же зелья варю и на продажу, — жалилась ей бабка, — а иначе как жить-то? За рецепт зелья скрывающего да за науку, как варить и где все для этого добывать, все, что имела, отдала. И травы земные, и серьги, что у меня были, и цепочку сняла с кулончиком, что Софья мне дарила. Ты же мне поможешь? — Ставшие слегка безумными от накатывающей паники перед неведомыми магами глаза старухи впились в лицо домовой. — Страстоцвет у меня закончился, нету его. А мне надо всего стебелек. На поле он туточки, рядом. Но мне туда нельзя днем, увидят.

Страстоцвет в зелье, скрывающем магию, Лукерью озадачил. Да и как Арина тут живет и кому зелья готовит, если местным не показывается? И какие зелья? И что там за пакость с плесенью, что она вылила? Как-то не верилось домовой, что бурда та магию в бывшей хозяйке прятала.

— Арина, никто не будет тебя ловить и жечь. Женщины тут тоже магами бывают. И учатся, и работают потом. Я-то тут не сиднем сидела и пряталась, а с людьми общалась разными. И с магами, и с немагами. Обманули тебя!

— Неправда! — Бабка ловко сцапала ее за руку. — Сама как появилась, так с ходу обвинять начала и «ведьма» сказала! Помогать за просто так не хочешь.

Старуху уже трясло. Она побледнела и неожиданно обмякла в кресле, потеряв сознание. Вспыхнувшие в полумраке кошачьим огнем глаза настороженной Лукерьи вдруг уловили знакомые мутные зеленоватые мазки на ауре женщины.

«Ведьма, да не та, — сообразила домовая. — Припоминаю, у нашего дворецкого видела я тоже эту плесень болотную, и бледность, и потерю сознания. А Арину, видать, для прикрытия своих темных делишек держат. Только вот я-то тут зачем?»

— Ведьма! Опять эта хтангова ведьма! — Потемневший лицом Франц сэн Хейль стоял у двери собственного дома, сжимая кулаки.

Как только домовая исчезла посреди городской улицы, вдруг охнул, скорчившись калачиком на газончике палисадника, Подкопайло.

— Дома-то у нас бяда-а-а, — жалобно застонал он, прижимая к животу почему-то посеревшие ладони. — Садик мой, садик мой, палисадничек миленький. Не дайте пропасть от злого ворога, там и след искать... — бормотал бородач, покрываясь обильным потом.

Карл сэн Рэн, подняв с земли огородника, прыжком подскочил к своему экипажу, а Франц сэн Хейль, бросив хозяину арендуемого заведения: «Приезжайте дня через два с бумагами в мой особняк», мигом схватил за руку заплаканную дочь и растерянного рыжего Поля и потащил их к своему транспорту. Карлу, выглянувшему, чтобы позвать сына, хватило взгляда на эту картину. Магические машины сорвались с места почти одновременно, на их счастье, народу на улицах было немного.

Калитка с почерневшими и покрытыми серым пушком гнили лианами встретила их, распахнутая во всю ширь. Вдоль дорожки к дому, словно накрытый шерстяными ковриками, серел такой же газон. Только вот запах стоял совсем не шерстяных изделий, и летали над обезображенным палисадником совсем не бабочки и даже не моль. Мерзкие и пузатые, как дирижабли, откормленные мухи-гнильцоеды роились, радостно жужжа от такого праздника, на который их внезапно пригласили.

Огородник на руках артефактора горестно взвыл.

— Траншеи надо рыть, шоб не расползлась пакость-то, а моченьки нету, — всхлипывая, шептал он. — Да и землицу всю снимать порченую и подальше куда, в какую ни на есть каменную пустошь на солнце. Шоб отраву-то изничтожить!

Посадив хнычущего Подкопайло рядом со сразу склонившимися к нему детьми, господин сэн Рэн размял пальцы и начал споро, один за другим, вытаскивать из своей артефакторской сумки все, что могло бы помочь.

— Как знал, что может пригодиться, — бормотал он себе под нос, торопливо перебирая содержимое и изредка кидая взгляды на крыльцо, куда, отойдя от первого ступора, буквально в несколько прыжков переместился хозяин дома.