о ножах ему беспокоиться на стоит. Правда, спустя минуту выяснилось, что нам всем есть о чем беспокоиться гораздо сильнее.

Вернувшись на дорожку, мы не прошли по ней и метра, как оба сразу увидели впереди тело. Поганое чувство дежавю захлестнуло меня раньше, чем я успела сообразить, что это человек, и человек этот безнадежно мертв.

Глава 18

Погибшего не могли опознать три дня. И только когда фото разместили в районной газете, в редакцию позвонили его друзья. Выяснилось, что парень учился в городке, а сам был из какой-то дальней деревни. Промышлял он «черным копательством»: с металлоискателем обходил места, где проходили какие-либо битвы и сражения, жили богатые люди. Искал старинные монеты, пули, предметы интерьера и вообще все, что мог. Говорили, что за подобное предусмотрена статья в Уголовном кодексе, но кого и когда это останавливало? Парень, которого звали Егором Ананьевым, работал всегда один и считался удачливым: частенько привозил из поездок находки. Что-то продавал на черном рынке, что-то закладывал в ломбард, что-то доставалось коллекционерам, часто уходило за границу.

Что привело его в наши леса, сказать теперь было трудно, поскольку планами он с друзьями никогда не делился: боялся и сглаза, и конкуренции. Насколько мне известно, в этих местах никаких сражений не было ни в Первую мировую, ни во Вторую. Вера ведь рассказывала, что Агата сумела отвадить фашистов от своих владений. Может, Егор этого не знал или же, наоборот, знал, что когда-то тут жил богатый род Вышинских, и надеялся раздобыть что-то их. Наше, то есть.

Парню не повезло, на его пути попался волк. Очевидно, тот самый, что убил и Настасью Андреевну, правда, на теле Егора ран было намного больше. По словам вызванного из города лучшего охотника в округе, волк словно играл со своей жертвой, что было для этого вида зверей совсем нетипично.

– Понимаете, волки – падальщики, – чуть заикаясь от волнения из-за увиденного, говорил невысокий коренастый мужчина лет пятидесяти. – Обычно они выбирают слабую, больную жертву. Бывает, конечно, что и на здоровых особей охотятся, могут даже преследовать несколько дней, но чаще в том случае, когда охотятся большой стаей. Волки-одиночки же предпочитают некрупных зверей, на домашний скот и человека и вовсе нападают в самом крайнем случае, когда очень голодны, а другой еды нет. И в таком случае они уж совершенно точно не станут играть с жертвой. Напал – убил – съел.

– Примерно как было с бабкой Настасьей, – вставил староста, стоявший рядом. – Только что не съел.

Охотник, хоть его и не было при осмотре Настасьи Андреевны, кивнул.

– Здесь же мы ясно видим игровые повреждения. Волк будто нападал на жертву, потом давал ей отойти, потом снова нападал. Каждый раз причинял все большие увечья, пока жертва наконец не смогла даже ползти. Лишь после этого убил.

Я, все это время стоявшая чуть в стороне, только прикрыла глаза, стараясь не представлять то, о чем говорил мужчина. Мне и так долго еще будет сниться и окровавленное, растерзанное тело с висящей на куске кожи рукой, и длинный кровавый след, протянувшийся в глубь леса.

В такие моменты мне не хватало крепкого плеча, за которое я могла бы спрятаться. Не на Юльку же это все вешать, я и так всеми силами старалась оградить ее от происходящего. Не разрешила и близко подходить к месту гибели парнишки, все время, что в нашем парке возились милиция и медики, она сидела на террасе, испуганно кусая губы, а рядом с ней был Кирилл. И у меня уже даже не хватало сил умиляться тому, как нежно он гладит ее руку.

Все дни, пока не опознали Егора, да и после, были невероятно суматошными. Я забыла и про тайны Вышинских, и про секреты Ивана. Видела его один раз только, когда в нашем дворе собралась вся деревня, был среди них и он. Близко не подходил, но, когда поймал мой взгляд, сочувственно кивнул. Я не ответила. Не потому, что была зла или обижена, просто не было сил. К тому времени уже стемнело, а я с самого утра была на ногах. Плюс ко всему, я чувствовала недовольство. Не свое, а нечисти. Похоже, она на самом деле приняла меня как Хранительницу, и теперь я видела и ощущала больше, чем раньше. Я чувствовала раздражение существ из-за того, что уже наступила ночь, а на их территории все еще чужаки. Но что я могла поделать? Мысленно попросила их потерпеть, обещая, что скоро все уйдут, только и всего.

После смерти Егора в усадьбе нашей стало многолюдно. Прораб, обрадованный тем, что реконструкцию отдали именно ему, быстро, пока мы не передумали, навез сюда людей и техники. До составления проекта он не мог заниматься домом, но забор на границе леса и парка возводить начал. Может быть, идея с реконструкцией и была не очень вовремя сейчас, когда в окрестностях бродит волк-убийца, но ведь открытие пансионата – я все-таки решила, что это будет пансионат для пожилых людей, – дело небыстрое, за пару месяцев не сделается. А к тому времени волка наверняка поймают. В Степаново уже всерьез обсуждали необходимость облавы.

Ремонтными работами, как и договаривались, заправляла Юлька. У меня было лишь два требования: как можно быстрее отгородить территорию усадьбы забором и не оставаться после наступления темноты во дворе никому из посторонних. Виктор Алексеевич попытался один раз намекнуть на то, что комнат во флигеле много, можно было бы расположить его ребят там, но я стояла твердо: ночью в усадьбе остаемся лишь мы, да Вера с Кириллом при необходимости.

Каждую свободную минуту я убегала вниз, в кабинет Агаты. Вера, как и обещала, помогала мне, что-то читала вслух, что-то переводила и объясняла, но главное: выучила со мной алфавит и научила читать самостоятельно. Я теперь частенько работала тут по ночам, а она ночи предпочитала проводить дома.

Информации было много. Что-то Агата записывала сама, я нашла несколько толстых блокнотов, исписанных ее рукой, что-то покупала. Здесь было очень много исследований, фольклорных записей. В каких-то книгах, не щадя их историческую ценность, Агата делала пометки.

Вскоре выяснилось, что мое представление о мифологии, беларусской, по крайней мере, было в корне неверным. Я по аналогии с верованиями других стран считала, что в Беларуси так же есть боги, высшие силы, и мелкая нечисть вроде той, с кем я уже познакомилась. Агата же, как и некоторые исследователи, на мнение которых она опиралась, делила всю мифологию на истинную и «кабинетную». Она так и писала: кабинетную. И термин этот появился не вчера, а, по некоторым данным, еще в 16 веке.

Беларусские верования и обычаи передавались друг другу в основном устно, письменных источников сохранилось (если вообще существовало) слишком мало, и по ним нельзя было установить полностью, во что и когда верили предки. Зачастую пол, внешний вид и даже силу мифических существ восстанавливали по крошечным упоминаниям в тех или иных местах, а порой попросту додумывали.

Романтически настроенным исследователям хотелось вознести культуру и верования своих предков на уровень классических древних религий, вот они и притаскивали факты иногда натурально за уши. Выискивали в древних письменах и сказаниях любые упоминания о высших существах, иногда давали им несуществующие имена, а порой даже брали мелкого божка, почитаемого в одном только регионе, и приписывали ему поклонения на обширной территории. Агата утверждала, что таких богов, как Велес, Ярило, Даждьбог и других, которых знали все, кто хоть раз заглядывал в школьные учебники, никогда на самом деле не почитали предки. То есть могли им поклоняться на какой-то небольшой территории, одной деревней или племенем, но никогда они не оказывали такого влияния на всю нацию, как Зевс и Афродита на древних греков.

Совсем другое дело обстояло с нечистью. В нее, по уверениям Агаты, люди верили с гораздо большим усердием и хоть не поклонялись ей, как богам, но считали кем-то вроде соседей. Иногда хороших, иногда вредных, иногда даже смертельно опасных. Читая толстые книги и тетради о нечисти, я встречала упоминания