Самаэль продолжает сверлить меня взглядом, и я понимаю: под простыней у меня ничего нет. Тут же место вопросов о дневных происшествиях занимают воспоминания о ночном «кошмаре».

Уши начинают гореть, и будь тут электричество — мужчина обязательно бы увидел, как я покраснела. Отступаю назад, и решение погреться у камина резко отходит на второй план.

Воин провожает меня взглядом, а я во второй раз за эти дни захлопываю дверь в ванную. Клод не принес мне вещей переодеться, и остается лишь ждать. В спальне слышны чужие шаги, затем деликатный стук в дверь ванной. Не спрашивая, кто и зачем, распахиваю дверь и без лишних слов выхватываю из рук помощника некроманта вешалку с очередным платьем.

В этот раз фасон платья отличается от привычного. Оно больше похоже на ночнушку: тонкое, длиной до пола и без каких-либо нижних юбок. В чем-то аналогичном была одна моя одноклассница на выпускном, правда, ее платье имело персиковый цвет и разрез на спине доходил до ямочек на пояснице, открывая приятный вид.

Надеваю эту невообразимую вещь. Немного неприятно: с непросушенных волос продолжает капать вода. Давно следовало сделать стрижку. Зеркало здесь небольшое, я вижу себя только до пояса и впервые за всю мою жизнь платье так гармонично смотрится на моей фигуре. Будь я парнем, то обязательно пригласила бы себя на свидание. Ну или хотя бы дверь придержала.

Сидеть в ванной до конца своей жизни не получится, посему приходится показаться в спальне. Самаэль поднимает взгляд от книги, что покоится на его коленях, и несколько мгновений смотрит на меня.

— Тебе следует поесть, — тоном заботливой бабушки предлагает воин и показывает на столик возле окна. Про еду я Клоду ничего не говорила, наверное, сам догадался.

Усаживаюсь в кресло, тянусь к кремовому чайнику, но рука моего защитника опережает. Самаэль появляется сбоку и, пододвинув один из пуфиков, стоящих возле стены, присаживается напротив. Он молчит, наливая мне чай, молчит, наливая чай себе, чем окончательно запутывает меня.

— С тобой все в порядке? — этот вопрос крутится в голове весь последний час.

— Все хорошо, — смотря на меня из-за чашки, отвечает воин, делая глоток горячего напитка.

Фарфоровая чашечка из дорогущего сервиза совсем не подходит его образу. О чем-то подобном я думала, когда мы с Марком работали волонтерами в детской больнице и моего друга маленькие девочки затащили на чаепитие. Помню, он сидел на полу, возвышаясь над детьми даже в таком положении, и аккуратно держал двумя пальцами пластмассовую посуду. Я тогда подумала, что это выглядит мило, но в случае с Самаэлем это скорее нелепо. Марк прожил в мире людей слишком долго, мы были с ним друзьями достаточное время, и ему можно простить эти глуповатые выходки. Мужчина же передо мной даже при всем желании никогда не перестанет ассоциироваться с войной и трагедией. Такие не пьют чай из фарфоровых чашек.

— Прекрати!

Не выдерживаю возникшей неловкости, посуда на столе сотрясается, когда с силой опускаю ладонь на столешницу, привлекая к себе внимание.

— Что это за игры? Что за попытки сыграть со мной в курицу-наседку? Что произошло на той поляне? Я вижу по твоим глазам, что ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Так что не смей мне врать!

Вспышка истерики мигом затухает — стоит воину отставить в сторону этот смешной элемент чайного сервиза. Он никогда до этого не позволял мне общаться с собой таким образом. Я срывалась, кричала на него, но он всегда находил, что ответить. Его слово всегда оставалось решающим. И я ожидала увидеть вновь его жесткую сторону, но…

— Дети сказали, что ты, скорее всего, переутомилась, — его никак не задели мои слова. — Они не сообщили ничего такого, о чем ты или я могли бы начать беспокоиться. Все хорошо, — повторил он вновь. — Поешь и ложись отдохнуть, — он поднялся на ноги, вернулся к креслу у камина — к читаемой книге.

Переутомилась? Да я за последние дни отдохнула на год вперед, о каком переутомлении идет речь? Может солнечный удар? Пекло не слабо, но я не снимала шляпы, что дал мне Клод. Я просто хорошо отдыхала, немного поспала, проснулась и решила поесть. Да! Подтащила себе корзину, в очередной раз удивившись ее тяжести, и выгрузила тарелки с едой. Картофельный салат на вид был неплох, и я… Дальше ничего не помню. Провал. Пришла в себя уже возле дома перед Самаэлем и остальными. Так что было в той корзине?

***

Кто из нас в детстве не играл в супер-сыщиков и секретных шпионов экстра-класса? И кто после таких игр не мечтал, повзрослев, воплотить в реальность детские фантазии? Стать шпионом на службе государства, иметь огромный арсенал оружия, горы всевозможных секретных разработок, ангары машин и обязательно помощника, который окажется в нужный момент в нужном месте. А после снискать мировую славу, и чтобы каждый ребенок хотел быть похожим на тебя.

Клаудия вот о таком мечтала. Правда, в ее голове не возникало и мысли о том, как это будет непросто. Маленькая Тодд представляла, что скрываться от злодеев приятно, ведь в ее выдуманном мире никто не мог причинить вред знаменитой шпионке. На деле все оказалось совсем не так. Она взрослая девушка, ученый, и те, кто преследует ее, не станут церемониться: убьют не задумываясь, потому что ученая — это не шпионка, за нее никто мстить не будет.

Запахнув кофту, девушка посильнее натянула капюшон на глаза и, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, перешла дорогу, почти сразу упираясь в стеклянную дверь мясной лавки. Ощущая на своей спине чужой взгляд, Клаудия, не оглядываясь, вошла в магазин. Посетителей не наблюдалось. Они появятся, как только закончится рабочий день, по пути домой зайдут к мяснику и возьмут свежий кусок мяса на ужин, ну или сосисок. Тодд знает, как тут все работает.

— Вам помочь?

Мужчина за прилавком в коричневом свежем фартуке обратился к девушке, отмечая ее странное поведение и уже приготовившись отбиваться от очередного воришки.

Амос Гоффунг, немец еврейского происхождения, открывший мясную лавку в не самом благополучном районе Кёльна, прекрасно знал, на что идет. В самом начале карьеры предпринимателя он многого навидался и многое пережил. Его грабили, избивали, громили магазин, но он все терпел и с ослиным упрямством продолжал свое дело.

Амос не злой человек и не подлый, он не обвешивает своих покупателей, не завышает цены и не продает грамотно «загримированную» тухлятину. И на мелких воришек не заявляет — ловит их за руку и отпускает с миром. Через три года он окончательно прижился в выбранном месте, заработав себе репутацию, наладив отношения с местными жителями. Посему он совсем не удивился щуплой фигуре, застывшей возле входа: наверное, кто-то из гастролирующих воришек решил поживиться.

Клаудия не спешит отвечать. Развернувшись к двери, она ловко запирает ее, навесив табличку «Закрыто», и опуская жалюзи на окнах, скрываясь от внешнего мира. Амос такому самовольству не радуется. Мужчина выходит из-за прилавка, готовый к чему угодно.

— Ты меня, конечно, прости, — Тодд обернулась, — но твой тяжелый взгляд мне в спину не произвел никакого эффекта, — она стянула капюшон. — Здравствуй, дядя.