хотела бы знать, герр учитель, скоро ли победа?» «Ладно, мой мальчик, возьми карандаш, пиши». И Шифф продиктовал: «Наша победа не на земле и не во времени, она в бессмертном Расовом принципе». Госпожа Зоннекер поместила эти строчки в рамку из фольги и повесила над кроватью сына… В классе было уютно, лишь в углу потолка зияла дыра, но ее заделали гофрированным железом; шесть позолоченных стульев из кондитерской придавали помещению роскошный вид: садиться на них запрещалось, школа вернет их фрау Дайнеке, когда закончится война и та возвратится домой.

Учитель смотрел сквозь пальцы на «путешествия» своих учеников, а когда они приносили ему книги, с достоинством благодарил. Воины-путешественники, аргонавты, конквистадоры, рыцари Круглого Стола и Тевтонского Ордена совершали свои открытия в зоне вулканов… Требовалось немало ловкости, чтобы обнаружить пустоту, расчистить вход, проникнуть внутрь… А если вдруг искатели натыкались на сведенную судорогой руку или седые волосы, сохранившиеся на белеющем черепе, проход заделывался и поиски продолжались в другом месте. На этот раз не повезло! Случалось, что дети попадали на кухню, в ванную, в часть комнаты, где уцелевшие предметы казались настоящими сокровищами: корзина картошки, зонт, книги, альбом фотографий, красивый веер с потемневшими акварельными рисунками (Шарлотта и Вертер), поломанный фотоаппарат, который можно починить и продать, порванная, но вполне сносная одежда… Разумеется, нужно опасаться владельцев, настоящих и мнимых, причем последние самые жестокие и жадные, они возникают, будто из-под земли, за двадцать метров узнают «свою вещь», отбирают сокровище, бьют, жалуются родителям, герру Шиффу! Их прозвали Крылатыми вампирами. К счастью, три четверти Крылатых вампиров исчезло. Отпечатанный листок, наклеенный на склоне Чимборасо, гласил: «Грабеж карается смертью, Todesstrafe», – но это относилось главным образом к низшим расам, беглым полякам, русским, сербам, которые жили, по слухам, под землей, гораздо глубже подвалов и убежищ, выходя лишь ночью, во время бомбардировок, чтобы убивать эсесовцев и людей в форме, а также воровать мармелад. Двенадцатилетний искатель же гордо бравировал Todesstrafe, смертной казнью.

* * *

Если другой мир существовал в действительности, Бригитта сохранила бы о нем более четкие воспоминания. В том, что город мог быть иным, она, однако, не сомневалась, сбитая с толку изменениями, происходившими в царстве разрушения. Еще на прошлой неделе на площади Выборщика стояло полукруглое здание Торговой палаты. Возле домика, где продавались шоколад, папиросы, газеты и умывальники, ржавел остов автобуса. Бронзовый Выборщик, сброшенный на газон, забавно валялся кверху пузом; фигура женщины, упавшая с цоколя постамента, спала с открытыми глазами и лавровым венком в руках; Выборщик держал книгу; казалось, они поссорились, потому что лежали спиной друг к другу. Между полуразрушенными фасадами домов и исчезнувших предприятий можно было ясно различить очертания торговой улицы. После ночной бомбежки улица затерялась в рыжих и черных камнях, покрытых, точно росой, светлой пылью. Лежащие статуи, остов автобуса, миленький домик, где продавались газеты, даже здание Торговой Палаты исчезли, площадь была стерта с лица земли. Бригитта брела по незнакомому кварталу, где в сохранившихся подвалах кирпичных домов еще жили люди, и военные совещались перед дверью пивной, Bierstube. Ей крикнули: «Проходите быстрее, фройлейн, сейчас начнется расчистка…» Она дважды кивнула и пошла прочь. Дальше несколько десятков человек, в том числе неплохо одетых, стояли у полевой кухни в очереди за супом. Бригитта испугалась, что заблудилась, и спросила дорогу. «Идите направо по Вестфальской улице, Мария-Луиза штрассе будет третья налево». Но не существовало ни право, ни лево, никакой Вестфальской улицы; заслоны Volkssturm необъяснимым образом устроились на обрывистых дюнах развалин.

Настоящее настолько неумолимо стирало в памяти прошлое, оно длилось так ужасно и просто, что не оставляло места ожиданию иного будущего. Времена года спутались, календарь потерял всякое значение, все, что обыкновенно поддерживает жизнь, рухнуло. Прошлое осталось в памяти у Бригитты лишь в виде бесплотных, невероятных образов, похожих на навязчивые сны. Реальность началась для нее теплым летним вечером, но не до войны, война уже шла, ибо Он был мертв. После полуночи завыли сирены… Бригитта встала, страха не было. Чего бояться, когда Его больше нет, быть может, Он и существовал лишь в письмах и в прекрасном сне, предшествовавшем реальности? Соседи шумели, спускаясь по лестнице. «Порядок, порядок…» Сирены замолчали, настала абсолютная тишина, убаюкивающая мир. Бригитта взяла чемоданчик с Его письмами, бельем, деньгами, но вместо того, чтобы спуститься, стала подниматься по лестнице… Нужно подняться, думала она, подняться до звезд, несчастные (подняться к Нему); те, к кому она обратилась, грубо толкнули ее с непонимающим Was? Was? что? что? Она вышла на крышу и прислонилась к печной трубе. Все созвездия сияли, была ясно видна Полярная звезда, а вокруг нее, позади, чистый темно-синий небесный свод, еще более прекрасный, ибо скрывал другие созвездия, видимые лишь в телескоп… И темная земля, неожиданно расцветающая подобно звезде, излучая проблески, вспышки, зарева света. Лучи окутали весь город, всю планету белизной: земля в свадебном платье. Над склоненной, очарованной головой Бригитты высился купол света. Ей слышалось пение цикад. Трак-так-так, трактак-так-так, трррак, пение оборвалось, все цикады погибли в миллионную долю секунды, когда невыносимое жужжание крыльев заполнило мир и разорвало паруса огромных безумных кораблей, плывущих по покачнувшемуся небесному своду. «Боже, Боже мой!» – шептала Бригитта, окаменевшая, одна на вершине города, ставшего черным океаном. (Она была неверующей, дочь профессора социал-демократа, но после Его гибели ей казалось, что к ней пришла вера, не слова, нет, а то, что слова напрасно пытаются выразить…) Разразилась симфония стали, раскаленной добела. В холодном светлом небесном пекле рычали тысячи моторов. В неверном свете прожекторов Бригитта видела матовый блеск крыльев и корпусов самолетов; затем он исчезал во тьме… Никакой свет, даже свет смерти, не в силах ничего удержать! Ниже световых лучей ракеты, словно разноцветные птицы, описывали кривые и падали вниз… Раздался гром. Это только начало? А вдруг рухнет все сразу? Или это лишь эхо одного громового раската? Ни звука в черном городе, хотя земля беспрерывно содрогалась, хотя нестерпимый желтый свет поднялся над вокзалом. Шпиль кафедрального собора, словно резкий крик, разрывал мрак. Бригитта ясно увидела, как над рекой поднялись фонтаны зеленой воды. «Господи, лишь бы не мост… Да какой мост, нет больше ни моста, ни набережных, ни реки… Всех ундин постигла сияющая смерть… Почему ты не с ними, Бригитта!» Молния прорезала мрак совсем рядом, за ней последовали громовые раскаты – там находился невидимый парк Белой Королевы, с бронзовыми антилопами и бюстами музыкантов… Там клубились тяжелые, желтовато-черные облака. Бригитта полной грудью вдохнула горячий, тошнотворный воздух… Безумные, беспорядочные зарницы вспыхивали и затухали в черном